Блаженство

Какая была компания, какая резвость и прыть!Понятно было заранее, что долго ей не прожить.Словно палкой по частоколу, выбивали наш гордый                                                                 строй.Первый умер, пошедши в школу и, окончив школу,                                                                второй.Третий помер, когда впервые получил ногой по лицу,Отрабатывая строевые упражнения на плацу.

Четвертый умер от страха, в душном его дыму,А пятый был парень-рубаха и умер с тоски по нему.Шестой удавился, седьмой застрелился, с трудом                                                раздобыв пистолет,Восьмой уцелел, потому что молился, и вынул                                                  счастливый билет,Пристроился у каравая, сумел избежать нищеты,Однако не избежал трамвая, в котором уехала ты,Сказав перед этим честно и грубо, что есть другой

                                                            человек, —И сразу трое врезали дуба, поняв, что это навек.Пятнадцатый умер от скуки, идя на работу зимой.Шестнадцатый умер от скуки, придя с работы домой.Двадцатый ходил шатаясь, поскольку он начал пить,И чудом не умер, пытаясь на горло себе наступить.Покуда с ногой на горле влачил он свои года,Пятеро перемерли от жалости и стыда,

Тридцатый сломался при виде нахала, который грозил                                                                      ножом.Теперь нас осталось довольно мало, и мы себя бережем.Так что нынешний ходит по струнке, охраняет                                                            свой каравай,Шепчет, глотает слюнки, твердит себе «не зевай»,Бежит любых безобразий, не топит тоски в вине,Боится случайных связей, а не случайных – вдвойне,На одиноком ложе тоска ему давит грудь.

Вот так он живет – и тоже подохнет когда-нибудь.Но в этой жизни проклятой надеемся мы порой,Что некий пятидесятый, а может быть, сто второй,Которого глаза краем мы видели пару раз,Которого мы не знаем, который не знает нас, —Подвержен высшей опеке, и слышит ангельский смех,И потому навеки останется после всех.

Четвертая баллада

Андрею Давыдову