Бледное солнце Сиверии

— Медный рудник, — вдруг снова подал голос Щука, приходя в себя, — не давал нужного количества… Да и за золотую монету можно купить куда больше…

— То есть? — снова наклонился я.

— На всё нужны деньги…

— Вас отправили грабить гоблинов? И кому предназначалось золото?

— Капитан знает… я мелкая сошка.

— Как к нападению привязан Демьян Молотов?

— О! Ему бы ерепениться! — нагло ухмыльнулся Щука.

Тут его глаза снова закатились, но он каким-то чудом удержал своё сознание на плаву.

— Где остальные наёмники?

— Мы разделились на три отряда… Я был из тех, кого отправили в посёлок. Демьян сказал, что сейчас все воины турора на зимней охоте.

— А остальные?

— Второй отряд… он отправился в Мешок… судя по всему, они и нашли святилище…

— А третий?

— Не помню… кажется, куда в храм… А больше я не помню, клянусь… Мы ничего в посёлке не нашли… Варлам, сука, всё напутал!..

Щука замолчал. Он закатил глаза и потерял сознание.

Я снова поднял шлем, отмечая качество метала.

Значит, он принадлежал Ермолаю. А если это так, то отсюда следует… А что отсюда следует? С какой бы стати шлем Ермолая, отправившегося на север, оказался тут, в Южном Уречье, да ещё у орка-шамана?

Интересная загадка.

Щука натужно вздохнул и… кончился.

Я видел, как медленно опускается его грудь, делая последний свой выдох. Руки расслабились и упали на снег.

Вот я потерял ещё и свидетеля.

С минуту ещё смотрел на остывающее тело наёмника, а потом поднялся и на негнущихся ногах поплёлся через взгорье к Молотовке.

Скажу сразу — намучился страшно. Благо, что турора потеряли мой след.

В дороге на меня чуть не напала серая рысь. Она злобно смотрела мне в глаза, но не выдержав взгляда, ушла восвояси.

На третий день уже просто лежал в снегу. Не было никаких сил подняться.

Честно говоря, мне уже было всё равно. Просто хотелось спать. Лежать без конца. Пусть даже и в глубоком холодном снегу…

Что-то горячее макнуло веки. С трудом их разлепив, я увидел перед собой морду огромного пса. Рядом сидел второй.

Горячий язык снова облизал мои скованные морозом веки.

Второй пёс подошёл ближе и с силой толкнул меня лбом в бок.

— Вставать? — еле слышно спросил я у них.

Собаки поочерёдно толкали меня под рёбра, заставляя подняться.

Просто неимоверным усилием, я заставил себя это сделать.

Всего путь до посёлка занял четыре неполных дня. К обеду последнего я почти что «выполз» на опушку елового леса. Впереди саженей через сто виднелся припорошенный недоделанный частокол. У ворот стояла полусонная стража.

На меня глядели, как на какое-то чудище. Если бы не псы Тура, то они бы действительно приняли меня за дикаря.

За время пути я сильно изголодался. Как-то в первый день удалось подстрелить белку. Но это, пожалуй, была вся моя пища.

— Кто таков? — сурово спросил один из стражников.

— Слава Святому Тенсесу! Я — Сверр.

Псы присели по обоим сторонам от меня, и как-то печально глядели в ту сторону, откуда мы пришли.

— Святому богу слава! Во веки веков слава! — ответили стражники.

— У меня дело к Стержневу.

Пока первый отправился звать Влада, второй стражник с опаской поглядывал на меня, словно ожидая какого-то подвоха.

Через несколько минут на дороге появилась торопливая фигура Стержнева. За ним также торопливо семенил первый стражник.

Они подошли почти вплотную.

— Один? — хрипло спросил Стержнев, косясь то на собак, то на меня.

Я кивнул, глядя на всех исподлобья.

— Говори, что случилось.

— Мне бы немного поесть… Очень устал… И замёрз…

Язык практически не ворочался.

— Да-да, пошли.

Дальше все, как в тумане. Меня практически доволокли к избе Бажены. Потом помогли раздеться. Знахарка чем-то натёрла моё тело.

Кажется, Стержнев протянул чарочку полугара. Едва я его выпил, как разум стал каким-то ленивым, сонным.

На все вопросы отвечал невпопад. А когда уже начал есть, то силы оставили меня, и сознание полностью отключилось.

Проснулся я только утром. В доме было тихо. Слышно было только, как в печке потрескивали дрова.

Я встал, и тут же сильно потянулся, испытывая приятную негу во всем теле.

Правда, голова отчего-то гудела, словно колокол, но это не было настолько плохо, как бывает после перепоя. А вот то, что мне просто дико хотелось жрать, и именно жрать, а не есть, — было весьма неприятно.

Давно не испытывал такого жуткого голода.

Я огляделся и увидел, что на столе у окна лежала самодельная книжица, а рядом заточенные перья и деревянная чернильница.

Меня вдруг заняло такое любопытство, заставившее отойти на второй план все остальные желания. Я встал и подошёл к столу.

Читал, честно горя, я весьма плохо, но всё же смог кое-что разобрать. Последняя запись, старательно выполненная чётким почерком, гласила: