Бледное солнце Сиверии

Третий плот, наконец, выбрался из ловушки и стал нас догонять. Там тоже кипел жаркий бой.

Увидев, что к нам никто больше не пытается залезть, я взял лук и принялся стрелять в плывущие головы.

В небо один за другим вздымались водные столбы, окрашенные в грязно-красный цвет.

И тут сквозь грохот я услышал чьи-то крики. Мы были недалеко от берега, и теперь легко можно было увидеть, как на песок выволокли несколько человеческих фигур.

— Помогите! А-а! — орали они с берега.

Я прицелился, но плот быстро уходил, так что, выстрелив, не поранив людей, я не мог.

Одного из кричавших разорвали на части в буквальном смысле этого слова. Водяники размахивали его головой, а потом водрузили её на шест.

— Конец им! — сделал вывод старший из гибберлингов. — Не спасти.

Я снова натянул тетиву, но плот дернулся, и пришлось опустить лук.

— Эх! Погибло всё! — запричитал гибберлинг. — Какой… какой… какой…

Его словно заклинило от переживания.

Я вспомнил, что на втором плоту было больше всего и людей, и гибберлингов. Наряду с «ростком» сплавщиков, там плыли то ли какие-то паломники с их поселения с Ингоса, то ли кто-то в этом роде. А самое интересное, что по бортам установили нечто вроде ограды из высоких овальных щитов. Наверняка, плывшие там подумывали, что защитили себя лучше остальных.

Но ничего не помогло. И я уверен, что из-за этой мнимой защищённости ворожеи на утёсе потому выбрали именно этот плот для своего нападения. Наверняка предполагали, что там везётся что-то ценное, иначе, зачем такие предосторожности.

— Никогда не видел, чтобы так разрывало дерево! — сказал второй из гибберлингов, глядевший на остатки плота.

Брёвна плыли вдоль утёса, изредка зацепляясь друг за друга.

— Кто там был? Быстроногие?

— Да, братья Быстроногие, — вздохнул старший. — И… эх-эх-эх, как в глаза смотреть-то соплеменникам?

Я всё ещё глядел, как нас догоняет последний плот. Бой закончился и там.

Вот вам и круги от брошенного в воду камня, — мелькнуло в голове выражение Стержнева.

Раж от боя ещё не прошёл, сердце в груди бешено колотилось. Мы, наконец, обогнули утёс и стали удаляться дальше на север, вслед за первым плотом.

Я сбросил в воду останки водяников, и устало присел под навесом.

Не смотря на весь драматизм ситуации, разум не переставал вглядываться в открывающиеся пейзажи, то восхищёно отмечая их некоторое великолепие, то хмуро озираясь в поисках водяников среди темного хвойного леса, казавшегося тут особо опасным. Русло Вертыша стало чуть уже, а склоны более пологими и мрачными. Но уже через несколько вёрст скалы отступили, но, правда, только от восточного берега.

Где-то к полудню наши плоты сгрудились в кучу и пристали к берегу.

Видно было, что меньше всего пострадали те, которые плыли первыми. На них, можно сказать, практически не успели напасть.

— Такого ещё никогда не было! — возмущенно говорил один из стражников. — Я сопровождаю груз не первый год, но чтобы столько водяников бросились на плоты — вижу впервые!

— Прямо война, — добавил второй.

Подошёл кое-кто из семейки Волглых.

— Зря мы тут пристали, — сердито топорща усы, сказал гибберлинг. — Недобрые это места.

— Чего это? — люди огляделись.

— Просто недобрые. Истории всякие ходят.

Гибберлинг выглядел весьма сердитым. Я даже кожей ощутил исходящие от него отрицательные эманации.

— А что по-твоему лучше, на восточном берегу ночёвку устроить? Водяники, небось, итак за нами из леса следят. Только заснём, сразу реку переплывут и набросятся…

Гибберлинг злобно прорычал. Из всего я различил только, что водяники — редкостные… «пакостники».

— Да брось ты! — послышалось справа. — Тут подводные течения такие быстрые, что не всякий рискнёт переплывать. Даже водяник.

Воздух тут был заметно холоднее, чем до Старого утёса. Помню, как кто-то говорил, что за Срединным хребтом зимы более суровые. А за Великанами и того хуже.

Кое-где насобирав дров, люди попытались организовать костёр. После небольшого ужина разбились по группкам в чередовании дежурств.

Мне и ещё двоим, выпало в начале. Отстояв свою смену, но так ничего подозрительного не обнаружив, мы легли отдыхать, полагаясь на следующую группу. Правда, на всякий случай я спал с клинками под боком.

Сон был тревожным. Я проваливался в темноту, через какое-то время резко просыпался, оглядываясь по сторонам, а потом снова проваливался. Лишь под утро уставший разум погрузился в глубокий сон без сновидений.

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо.

— Уже утро, — сказал хриплый голос.

Голова была тяжёлой, чувствовалось, что я совсем не выспался. Кроме того, ещё и тело замёрзло.

С трудом поднявшись, я поглядел на поднимающийся бледно-жёлтый диск солнца. Сегодня Длинный Вертыш казался более спокойным и не таким тёмным.

Подойдя к берегу и наскоро умывшись ледяной водой (взбодрило почище хорошей драки), я открыл свою котомку и достал сало, пару подмёрзших пирогов и стал есть.

Только теперь заметил, что в нашем стане царило некоторое оживление: оказывается искали какого-то Фёдора.

— Как в воду канул! — возмущался один лысый толстяк. — Кто его последний видел?

Пауза. Все вспоминают, думают.