Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Вирусы, однако, по-прежнему оставались загадкой. По-латыни virus

значит «яд», «отрава», и к XX веку люди именно так любую вирусную инфекцию и воспринимали. В опубликованном в 1890 году романе «Трущобы» бразильский писатель Алуизиу Азеведу писал: «Бразилия – это такой ад, где каждый расцветающий бутон и каждая жужжащая падальная муха несет вирус разложения». Вероятно, он все-таки имел в виду все те же ядовитые миазмы, для красного словца назвав их «вирусом». Но ученые к тому времени начали ставить под вопрос такое определение. Что эти вирусы вообще собою представляют – токсины или микроорганизмы? Капли жидкости или твердые частицы? Живые они или мертвые? Первый вирус был открыт в 1892 году русским ботаником и микробиологом Дмитрием Ивановским при попытке выявить возбудителя «табачной мозаики», поражавшей листья табака. Собственно вирус Ивановский за отсутствием в то время микроскопов достаточного разрешения рассмотреть не мог, а просто установил экспериментальным путем, что имеется некий возбудитель этой болезни пасленовых, на порядки меньших размеров, чем все известные бактерии, а потому невидимый и неотфильтровываемый.

Все в том же 1892 году, когда русский грипп еще бушевал в Европе, а Ивановский открыл существование вирусов как явления, немецкий бактериолог Рихард Пфайффер, ученик Коха, объявил о выявлении бактерии – возбудителя гриппа. Да-да, именно бактерии

, получившей название Haemophilus influenzae,

или «гемофильной гриппозной палочки Пфайффера», и она действительно способна вызывать острые инфекции дыхательных путей, но только не пневмонию (таким образом, Пфайффер увековечил свое имя ошибочно данным бактерии названием не то в качестве предостережения будущим ученым, чтобы не слишком спешили с выводами, не то просто в порядке анекдота из истории науки). Но ведь никто тогда даже не подозревал, что грипп – порождение вируса, сущности настолько неуловимой, не поддающейся классификации и пребывающей за гранью зримого восприятия, что и в 1918 году никто о вирусной природе гриппа по-прежнему не подозревал. Фактически к 1918 году вирусы едва-едва успели отвоевать себе крошечный уголок в картине мира в восприятии естествоиспытателей, которые отнюдь не спешили обращать свои взоры в направлении этого закута. Во-первых, никто воочию этих вирусов не видел, а во-вторых, никаких тестов на их выявление не было и не предвиделось. Этих двух фактов более чем достаточно для понимания причин, по которым испанский грипп стал для мира столь сильным потрясением. Понимание случившегося начало приходить лишь после того, как пандемия схлынула, но и то не сразу, и к этому мы еще вернемся. Даже Джеймс Джойс в своем дотошном до мелочей модернистском романе «Улисс», вышедшем в 1922 году, писал: «Эпидемия ящура. Известен как препарат Коха. Сыворотка и вирус»[26]

, – и едва ли при этом имел больше представления о том, что такое вирус на самом деле, нежели Азеведу за тридцать лет до него.

Ученики Пастера и Коха тем временем настолько популяризовали микробную теорию заболеваний, что она повсеместно вытеснила представления Галена. Психологически переход к новому и весьма тревожному восприятию болезней дался очень непросто и был сопоставим разве что со сломом восприятия болезней, спровоцированным за две с лишним тысячи лет до этого Гиппократом, когда от людей также потребовалось объять необъятное и постигнуть непостижимое. Когда на Лондон в середине XIX века обрушились две волны холеры, жители города привычно списали их на зловонные миазмы, поднимающиеся от переполненной сточными водами Темзы. Однако, проделав блестящую работу сродни детективному расследованию и нанеся на карту города все выявленные случаи с летальным исходом, лондонский врач Джон Сноу вычислил источник заразы, – им оказалась конкретная водокачка в центре города, – а затем методом дедукции пришел к выводу, что холера разносится не по воздуху с миазмами, а распространяется с водой. Свое заключение Сноу опубликовал в 1854 году, но лишь после «Великого зловония» 1858 года, когда из-за аномально жаркого лета испарения от полной нечистот Темзы наполнили лондонский воздух невыносимым смрадом, городские власти наконец озаботились проектом общегородской канализации с очистными сооружениями, поручив его главному инженеру-строителю города Джозефу Базэлджету. Обоснование? Нужно устранить миазмы, чтобы избавиться от холеры[27].