Блефовать, так с музыкой

– Это будет зависеть в том числе и от вас, – она перевела на меня свои сердитые очки. – Пациенту показан полный покой, а его мучают вопросами. – Это уже в сомовский огород булыжник, как я поняла.

Окончательно задурив нам головы медицинскими терминами, докторша гордо уплыла в ординаторскую, предупредив меня напоследок:

– Никаких расспросов.

– Да я рта не открою, – торжественно поклялась я, – просто посижу и посмотрю на него. Как-никак я его десять лет не видела.

Если у меня и были вопросы, то не к Парамонову, а к Сомову, и я воспользовалась представившейся оказией.

– Почему бы вам не приставить к Парамонову охрану? – набросилась я на него. – Мало ли кому еще вздумается его похищать!

– Думаю, это ни к чему, – на удивление легкомысленно отозвался он, – никто на него теперь не покусится.

– Но ведь… – растерянно пробормотала я.

Сомов махнул рукой:

– Это все старый авантюрист Палтус. Он запустил этот слух, и в Америку он звонил. И, в конце концов, сам себя переиграл…

– Как звонил?.. Вы хотите сказать, что он задумал похищение?..

– Да какое там похищение, он всего лишь воспользовался ситуацией. Запустил утку, потом предложил кое-кому свои услуги по поиску Парамонова. Естественно, деньги слупил за это дело. На это клюнул небезызвестный вам галантный господин, а также самодеятельные нефтяники из одной кавказской республики. Но не все оказались такими наивными, кое-кто на него рассердился и…

– Кто его взорвал, первые или вторые? – не утерпела я.

– Скорее уж третьи, – усмехнулся Сомов.

– Ничего не понимаю, – замотала я головой.

– Ладно, идите к Парамонову, – напомнил Сомов, – он вас ждет.

Парамонов лежал на кровати спокойный и благостный, будто спал с открытыми глазами. И свою реакцию на мое появление в палате он обозначил только улыбкой. «Наверное, его лекарствами накачали», – подумала я.

– Привет, – шепнула я и положила на тумбочку пакет с яблоками и апельсинами.

– А чего ты шепчешь? – спросил он.

– Потому что мне запрещено с тобой разговаривать. – Я покосилась на дверь. Вдруг заносчивая докторша подслушивает?

– А ты и не говори, ты слушай, а я буду рассказывать…

– Тебе нельзя, – испугалась я, – у тебя память не до конца восстановилась.

– Нет, ты слушай, слушай. – Я начинала понемногу узнавать Парамонова, которого когда-то любила. Тому упрямства было не занимать. – Слушай, я буду рассказывать кратко, но по порядку… Не знаю, когда это началось… Наверное, тогда, когда я окончательно понял, что наши расчеты не оправдались. Я тебе не рассказывал, но в одной из экспедиций мы с Аликом… Черт, у меня до сих в голове все перепутано. Вообще-то Нас было трое, еще Игорь Бражников. Короче, это была наша совместная идея, если можно так сказать. В той же экспедиции, в Новохатске, Игорь трагически погиб, сорвался с нефтяной вышки. – Парамонов перестал бесконечно сбиваться и заговорил быстро, даже очень быстро, словно опасаясь, что самая главная мысль все-таки ускользнет от него. – Мы с Аликом поклялись довести все до конца, но у нас не получалось. А потом он взял и женился, ну и начались у него семейные радости, короче, не до работы. Я назло укатил в Ульяновск, что было там, ты знаешь, я же тебе писал…

Когда речь зашла о письмах, я заволновалась, но перебивать его не стала, пусть выскажется, для него это очень важно, может, даже важнее, чем для меня.

– Ну вот, – продолжал Парамонов, – а потом вышла оказия перебраться в Штаты. Короче говоря, утек я туда вместе с мозгами. И хорошо устроился, условия для работы зашибенные, фундаментальные науки у них отлично финансируются, опять же в душу никто не лезет со всякой дурью. Я там много чего наворочал, но при этом и нашу идейку не забывал. Провел много экспериментов, расчетов… Ты знаешь, оказалось, что это все-таки утопия, а так, черт возьми, хотелось осчастливить все человечество… Ну и когда я это понял, меня такая тоска обуяла, ты не можешь себе представить. Надо же, думаю, десять лет жизни коту под хвост. И ты только не смейся, – он зыркнул на меня смущенными, почти детскими глазами, – так захотелось тебя увидеть. Потому что никто меня так не любил, только ты. – Он уставился в окно, за которым кружила декабрьская метель. – Что, скажешь, мелодрама, дешевые штучки?

Я только покачала головой. А Парамонов с размаху хлопнул кулаком по подушке:

– Не поверишь, но я так отчетливо увидел, как ты стоишь под окнами физического корпуса ищешь меня. Стоишь и ждешь, а я в это время воровато выглядываю из окошка: ушла или нет? И мне так захотелось тебя увидеть. Впрочем, это еще в Ульяновске началось, там я стал эти дурацкие письма писать. Писал, но не отправлял… Мне не хотелось, чтобы это кончилось, как у Алика, – бытом, дрязгами… У меня ведь была идея. Идея! И я не имел права ее загубить на корню.

Теперь уже я не удержалась от вопроса, буквально прикипевшего к языку:

– Те письма, что я в конце концов получила, они…