Блефовать, так с музыкой

Боже, так ведь это он про Палтуса! Значит, Сомов был прав, утверждая, что эту кашу заварил старый проходимец.

А Парамонов продолжал:

- Короче, я его прогнал, конечно, а потом пошел к Алику домой. Но ни Алика, ни его жену не застал, а соседи сказали, что он теперь бомжует, а один подсказал, что он на свалке обретается, ну, и где эта свалка. Короче, я туда и отправился, думал, что до вечера вернусь в Москву, уже с Аликом, а там... Алика я не нашел, зато какие-то камуфлированные обезьяны меня там так отдубасили, что...

- Не стоит об этом, - возразила я, - я и так все знаю.

Но Парамонов уже не мог остановиться:

- А потом у меня в голове все переклинило. Так получилось, что весь американский период жизни как бы отошел на второй план, точнее, он вообще перестал существовать. Ну, после того как они, эти милиционеры, меня выбросили, у меня при себе ничего не осталось, кроме писем. Я помнил только одно: мне нужно съездить в Новохатск, а потом вернуться к тебе. Деньги они у меня отняли, про те, что остались в гостинице, я совершенно забыл, добирался до Новохатска на перекладных, кажется, продал что-то из одежды... Я был как в сумерках, когда эти письма отправлял, но там все правда, правда, как и десять лет назад. Ты мне веришь?

- Верю, - кивнула я, прислушалась к себе, и вот что я поняла: его слова были мне приятны, больше того, они мне льстили, но и только. Сердце мое уже не отбивало привычной чечетки, просто исправно качало кровь, как ему и положено.

- Сейчас я скажу одну вещь, сейчас... - заволновался Парамонов, а это ему было совершенно противопоказано. - Только прошу тебя, не смейся. Наверное, это прозвучит банально, но, собираясь осчастливить человечество, начинать нужно с себя. Как ты думаешь, у меня это получится?

- Конечно, получится, - пообещала я. Если я приврала, то самую малость.