Блеск и нищета шпионажа

К этому времени английский разведчик отсидел уже три года, первые шесть месяцев под особым надзором, затем наступила благодать: за примерное поведение его перевели на обычный режим и даже назначили продавцом в тюремной лавке. Там продавались табак, мыло и прочий ширпотреб — кое-кто завидовал такому взлету его карьеры.

Порешили обдумать план работы с наказанным шпионом, как-то само собой разговор перешел на печальную тему предательства, причем не в узком, а в широком смысле: разве мы не предаем чуть ли не каждый день? Не изменяем женам? Не бросаем старых друзей? Не предаем, наконец, самих себя?

Ужасно грустно и не хочется жить и работать. И происходит все это из-за несовершенства хомо сапиенс, возможно, даже у некоторых предательство в крови, как генетический вирус, а вообще это загадка человеческой души, хотя и мерзкая. Философы выпили «creme de menthe», извлеченный из бара. Снова зашла речь о Рептоне, вдруг за эти годы у него накопилось? Возникла ненависть к своим прежним хозяевам? Испарилась вера в коммунизм?

Но по славной английской привычке решили не пороть горячку и еще раз обговорить все детали.

Этот день Рептон запомнил навсегда: как обычно, бил медный колокол — местный будильник, раздражавший всех заключенных. И дальше все шло как обычно и, наверное, до конца дней — неохотный подъем, пять минут стойки на голове, умывание из алюминевого рукомойника, после чего все переливалось из ведра в ночной горшок. Синяя одежда, уже давно выданная взамен «заплатанной», звон дверного замка и хитрая рожа надзирателя, затем выход в коридор для ритуального слива параши.

И так до конца жизни.

После завтрака он отправился в свою лавку, где отпустил табак двум убийцам и одному насильнику, а затем — в швейную мастерскую.

И так до конца жизни.

После работы глоток культуры.

Ребята из «Комитета 100» уже давно гуляли на свободе, их обещания помочь с побегом, по-видимому, оказались пустой болтовней, однако их вспоминали добрым словом и по-прежнему просвещенные узники слушали пластинки с камерной музыкой в небольшом холле тюрьмы, иногда включали магнитофон.

В этот вечер наслаждались Бахом, словно растворясь в органных звуках, забыли напрочь о печальной тюремной доле. И вдруг после этих фуг Рептон понял, что больше не может и не сможет, бездействие невыносимо, ожидание мучительно — лучше смерть.

План уже созрел давно. Рептон решительно подошел к ирландцу и отвел его в сторону.

— Как ваши дела, мистер Брайен? — все звучало очень официально и крайне значительно — ведь они уже давным-давно обращались друг к другу по имени.

— Превосходно, — удивился Брайен.

Он уже чувствовал себя почти свободным: срок шел к концу, скоро он покидал тюрьму для работы на заводе с проживанием в специальном общежитии и разрешением проводить уик-энды в городе (в конце концов, сколько можно мучиться без девочек?). После этого он — вольная птаха.

— Я хотел бы обсудить один важный вопрос, естественно, строго конфиденциально… — начал Рептон витиевато.

Они медленно шли по коридору, шпион держал руки за спиной, он напрягся и не знал, как начать.

— У меня серьезный разговор, — повторил он. — Но сначала две оговорки. Во-первых, сейчас у меня нет денег, но они появятся, когда обо мне будет написана книга. Во-вторых, если вы отклоните мое предложение, — он продолжал сохранять официальный тон, — наши отношения не изменятся и мы останемся друзьями. Однако я прошу вас об одном: некоторое время подумать… хотя бы несколько дней. Я ясно выразился?

— Абсолютно, — улыбнулся Джон, начиная понимать, к чему клонит его приятель. — Я поражен твоей краткостью, недаром наш ирландский гений Шекспир писал, что краткость — сестра таланта.

Разведка — это человековедение, и Рептон уже почуял давно тайное желание Брайена прославиться, сам ирландец не раз признавался ему, что хотел бы написать книгу о нем, выдающемся советском шпионе, он даже любопытствовал по поводу его жизни, но хитрый Рептон избегал разговоров на эту тему, хотя и интриговал Джона, разжигая его интерес.

— Я нахожусь в тюрьме уже четыре года, и меня не обменяют, как Гордона Лонсдейла, на арестованного английского шпиона. Поэтому я принял решение… уйти под собственным парусом. Сможете ли вы помочь мне бежать?

Джон не удивился и слушал с интересом.

Рептон отбросил официальность и заговорил горячо:

— Ты напишешь книгу об этом беспрецедентном побеге, нет сомнения, что она станет бестселлером. И напишешь ее легко: ты — талантливый человек, и главное, ничего не надо придумывать, просто фиксировать все, что с нами произойдет… Впрочем, как мы договорились, хорошо обдумай мое предложение… я не тороплю.

Тонкий психологический ход. Гениальный ход, фактически подарок целого сюжета, который развертывает сама жизнь, дерзко, с острыми поворотами, с захватывающими трюками, а потом ее, живую жизнь, переложить на бумагу. Документальный роман. Такого еще в мире не бывало.

Размышлять — удел слабых трусов, самолюбивый ирландец к таковым себя не причислял, что там размышлять, если и британский суд, и конституционная монархия, и весь истеблишмент — исчадие ада?