Блюз Сонни. Повести и рассказы зарубежных писателей о музыке и музыкантах

Мы остановились в каком-то городишке, кругом виднелись крыши домиков и вилл, заполнивших долину, а над ними — склоны, укрепленные крепостными башнями и контрфорсами, похожими на стены и колокольни фантастического города. Мы с Валериано заложили руки в карманы и принялись с открытыми ртами рассматривать магазины и дома. Оресте взял бутыль и исчез в тени какого-то двора. Мы ломали головы, куда он запропастился, пока он не пришел с пачкой денег, а двое мальчишек не стали сгружать бутыли с граппой в корзины.

Мы прогулялись по улицам и зашли пообедать в остерию, там было полно девушек и парней в каких-то национальных костюмах. Говорили они на незнакомом языке, то ли шведском, то ли датском. Я рассматривал девушек, но не выпускал из виду и Оресте, он с помощью жестов и рисунков назначил свидание одной из них на десять, здесь же в остерии.

— Ты что, спятил?! — возмутился я. — В это время мы уже будем дома.

— Где это дома? Мой дом сгорел.

— А мой нет. Меня мать ждет.

Оресте пожал плечами. Валериано ничего не сказал, он был занят, — наливал вино девушке напротив. Я вдруг заметил, что он, в сущности, красивый парнишка, хотя круглолиц и слегка асимметричен, вполне можно понять женщину, которой захочется погладить его крепкие, по-детски румяные щеки. Я еще до конца не сознавал, что происходит. Стемнело, но и речи не было о том, чтобы возвращаться.

Мы заночевали в этом городишке, а проснувшись, заметили, что вокруг царит необычное оживление. Поперек улиц натянуты разноцветные гирлянды бумажных флажков, построены деревянные арки, увитые плющом и цветами, из окон свешивались штандарты с цветными изображениями рыцарей, химер и единорогов. Мы потеряли из виду Оресте, но вскоре обнаружили его на центральной площади; засунув молоток за пояс, он командовал группой рабочих, — те сколачивали деревянные подмостки. Он включился в подготовку праздника, словно всю жизнь прожил именно в этом городишке.

«На кой черт он в это ввязался?» — подумал я с иронией. А десять минут спустя я уже возился под помостом, выполняя его распоряжения.

Вечером выступали певцы и танцоры, неожиданно ведущий объявил:

— Вокальный ансамбль «Три мушкетера»!

Оресте толкнул меня в бок и выскочил на помост.

— А где же остальные? — поинтересовался ведущий.

— Там внизу, они стесняются, — пояснил Оресте, кивая на нас.

На площади послышались смешки.

— «Рыжая Ежка!» — объявил Оресте.

Я немного нервничал, а Валериано, как всегда, был спокоен. Едва он начал петь, толпа замерла. Легко понять — они были потрясены, так же, как и я в первый раз. Вообще-то у нас с Оресте тоже хорошие голоса, и пели мы слаженно, хотя и осознали только-только, что представляем собой вокальную группу, название которой на ходу изобрел Оресте. Снова история Рыжей Ежки взволновала, разбудоражила фантазию, но на этот раз не только нашу, но и слушателей, заполнявших площадь. У меня было ощущение, что эту Ежку я знал когда-то, потом забыл, а теперь снова открыл для себя в песне. Как обычно, музыка перенесла меня в другое измерение, туда, где были только Валериано, Оресте, я, Ежка, ее альпийский стрелок и другие персонажи песни.

Мы кончили, — слушатели на площади пришли в неистовство. Аплодировали так долго, что я успел два раза рассказать Валериано анекдот, который он так и не понял. Многие женщины вытирали платочками слезы; один старик при свете фонаря показывал нам, как у него дрожат от волнения руки. Мы бисировали два раза. Потом спели о девушке, которую родители постригли в монахини, и остальной наш репертуар, наспех отрепетированный, когда мы расставляли бутыли с контрабандной граппой у стен погреба. Мы дали сто очков вперед всем остальным музыкальным группам. Нам щедро заплатили. Мэр города, устроитель празднества, лично просил нас остаться еще на денек и обещал кучу денег.

Жадность затуманила мне глаза, я, сам того не замечая, энергично кивал в знак согласия. Но Оресте отказался, насочинил, будто у нас тьма дел и контрактов и мы, дескать, не можем. На следующий день мы уехали. На дверце грузовика красивыми оранжевыми буквами Валериано вывел «Три мушкетера». Краску мы нашли на подоконнике какой-то мастерской. Скорее всего, это был сурик против ржавенья. Меня мучил вопрос, почему мы уехали, ведь нас приглашали остаться, нас хотели слушать. Но стоило мне почувствовать скорость и свежий ветер, как я все понял. Валериано, невозмутимый, словно восточный божок, видимо, всегда это понимал.