Ближний круг «царя Бориса»

Тут же родилась зажигательная мелодия: «…Ялта, где растет золотой виноград, Ялта, где ночами гитары не спят…» Борис Николаевич резво задергался, пытаясь изобразить что-то вроде шейка. Наина Иосифовна тоже начала «топтаться» в такт, давя «ялтинский виноград» неподалеку от него. Танцевать шеф не умел никогда, но в этот момент никто из ближайшего окружения Президента не мечтал о художественных изысках. Мы молились, чтобы кандидат не упал замертво на этой сцене на глазах у пораженной ростовской публики.

Народ свистел, орал, некоторые зрители многозначительно крутили пальцем у виска. Но Таня приняла такую реакцию за высшее выражение восторга.

На стадионе собрались в основном подростки. А избиратели постарше смотрели прямую трансляцию концерта по местному телевидению. Ростовская область – преимущественно крестьянская, консервативная, и вид дергающегося в агонии танца Президента ростовчан обескуражил. Это подтвердили потом опросы общественного мнения.

После танцев Таня бросилась целовать «плясуна»:

– Папочка, какой ты молодец, какой ты замечательный! Что ты сотворил!

Что он сотворил, показал первый тур голосования. В Ростовской области «стиляга» Ельцин набрал в два раза меньше голосов, чем Зюганов, – областной конкурс кремлевская самодеятельность не прошла.

Российский Президент не должен так себя вести, как бы он ни хотел повторить свое избрание. После концерта я сказал Татьяне:

– Что ты делаешь с отцом?

Она возмутилась:

– Саша, вы ничего не понимаете!

Вот тогда мне стало окончательно ясно: у власти не Президент должен был остаться любой ценой, а его «обновленное» окружение. У Бориса Николаевича появились отнюдь не новые соратники, а поводыри танцующего медведя. Один приплясывает, а другие по кругу с шапкой ходят. И именно роль поводырей Березовского и Чубайса устраивала больше всего. Таня же незаметно для себя освоила профессию суфлера. Она безошибочно доносила чужие мысли до президентских ушей. Иногда, проконсультировавшись с американскими спецами, передавала ему записочки с трогательным детским содержанием. К сожалению, я не сохранил ни одного из этих «манускриптов», но суть их всегда была одна: «Ты, папочка, молодец, так держать!»

Пока Таня не решалась сделать окончательный выбор между мной и другой командой, но свою лепту в разрыв наших и без того хрупких отношений с Ельциным внесла ощутимую.

До выборов оставалось не так много времени. Президент нервничал и чрезмерно «расслаблялся». После очередного «расслабления» Таня пришла ко мне в отчаянии:

– Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на папу.

– Почему только я? Собирайте семейный совет и определитесь. Ты на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов, у вас Чубайс есть.

– Саша, это должны сделать только вы! Вы же его так любите.

В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон, визит в Берлин, порванный на глазах у фашистов галстук…

– Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано.

Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый огонек. Она прошептала: «До свидания» – и, пятясь, удалилась.

Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но откровенные слова папаше. Я не боялся отставки, не пугал меня разрыв отношений с Президентом. Впервые за последние три года я вдруг осознал, что никогда не любил Ельцина как человека. Сначала я просто вместе с ним работал. Он отличался от других номенклатурных работников, и эта разница меня восхищала. Потом, в период опалы, я его жалел. Борис Николаевич как-то мгновенно оказался слабым, поруганным, готовым свести счеты с жизнью… Я умел выводить его из депрессий, вселял энергию, и чем чаще это происходило, тем нужнее я себя чувствовал. После августовского путча мне казалось, что России выпал счастливый лотерейный билет. Такие выигрыши бывают в истории раз в тысячу лет. Власть почти бескровно перешла в руки демократов, страна жаждала перемен. И Ельцин действительно мог использовать этот «золотой» шанс. У него было все, чтобы грамотно провести реформы, предотвратить коррупцию, улучшить жизнь миллионов соотечественников. Но Борис Николаевич поразительно быстро был сломлен самим собой, всем тем, что сопутствует неограниченной власти: лестью, материальными благами, полной бесконтрольностью… Обещанные народу перемены свелись, в сущности, к бесконечным перестановкам в высших эшелонах власти. Причем после очередной порции отставок и новых назначений во власть попадали люди, все меньше и меньше склонные следовать государственным и общественным интересам. Они лоббировали в пользу кого угодно: коммерческих структур, банков, офшорных инвесторов, бандитов, себя, наконец. Да и Ельцин все чаще при принятии решений исходил из потребностей семейного клана, а не государства.

Возможно, я утрировал ситуацию, но подробности личных приемов в Кремле, которые устраивала дочь Президента для своего избранного круга – Чубайса, Березовского, Малашенко и менее важных приятелей, убеждали меня в правильности этих печальных выводов.