Близился вечер, или Краски, кисть и корень многогранника

На нём над довольно-таки готическим нагромождением старинных построек парил двукрылый и сердито-безучастный дракон, совершенно безучастно взиравший на простирающуюся дальше большую и широкую долину, в конце которой виднелся окружённый яркими огнями большой современный город с новостройками и небоскрёбами, за которым легко угадывалось начинающееся море, с одной стороны уходящее в даль большой и широкой дугой залива, а с другой стороны берег укрывал довольно большой и высокий горный кряж, который ощетинившись большими обрывами и высокими зазубринами возвышался над побережьем. Над всем этим висело вечернее солнце, отблески которого мерно и безучастно поблескивали на блестящей бронзовым отсветом чешуе дракона.

Монриз, сделав ещё два последних штриха на полотне аккуратно поставил кисти в специально подготовленный раствор, в котором торчали и все остальные кисти, использовавшиеся при изображении картины, откинулся на спинку кресла и вздохнув посмотрел на стоящего рядом с ним Анри.

– Ну что-же, вроде-бы здесь всё уже сделано. И похоже, что это полотно вполне заслуживает того, что-бы встать вместе с другими картинами на предстоящей впереди выставке.

Анри, немного прищурившись, несколько завороженно смотрел на полотно, переливающееся в свете лампы и двух больших свеч многими различными переливающимися световыми оттенками и гаммами, и само изображение таило в себе какую-то загадочную глубину, лёгкость красок, какую-то непостижимую простоту и лёгкость смысла, который, вместе с тем был как-бы закован в какой-то заколдованный и непостижимый недоступный волшебный ореол. (Да, здесь необходимо пожалуй предупредить, что все картины Монриза обладали довольно известной магией, такой частицей волшебства, которая резко выделяла их из всех других картин, и резко запоминалась лёгкостью и неуловимостью красок и отблеском изображённых сюжетов).

Монриз, вытянув в верх руки и подмигнув Анри сказал: – На три дня эту картину я оставлю здесь, на этом мольберте, потом, когда все краски окрепнут, мы перенесём её в эту рамку, которую, если помнишь, ты приготовил ещё три месяца назад, а потом… Да, а потом мы повесим её в том углу, напротив окна, и когда… Да Анри, перестань-же ты морщиться!

Но Анри, переведя дух глубоким вздохом, и насилу отрывая взгляд от только что написанной картины, ещё раз глубоко вздохнул, и несколько подавленным голосом ответил:

– Шер ами, это просто прекрасно, если даже не непостижимо, как и все твои прежние работы, но, мон ами, ты… Ты сейчас и правда уверен, что с этой картиной ничего не случиться, и этот дракон не улетит с картины, как тот, который был у вас полтора года назад?

Тогда-же ведь ты тоже нарисовал почти точно такого-же дракона, так он ведь, как вы наверное помните, ровно через два дня просто взял, и улетел с картины, оставив только совершенно чистый холст… Да, просто взял, и улетел, и извините меня, столько шума наделал в первые дни и недели сначала в городе, а потом уже и на материке, и пока все не убедились, что он вовсе исчез из страны, и по слухам укрылся уже где-то в горных ущельях на полуострове, и что если местное население иногда и замечает его присутствие и разные вылазки и вылеты, то это бывает не так-то уж и часто… Да а до той поры все были очень и очень…