Близкие люди

— Ешь, Дружок, ешь. Последний раз ешь. Скоро тебе — копец. Пойдем сейчас за огороды, на конопляное поле — и копец тебе. Благо Людки дома нету, реветь не будет: «Не убивай, лучше кому-нибудь давай Дружка отдадим». А кому ты нужен? Да и сбежишь от любого хозяина, если отдать, — не дурак ты, хоть и дворняжка, обратно дорогу за сто километров найдешь. А держать тебя, Дружок, нет никакой надобности. Зачем нам две собаки? Видел, какого я щенка от брата привез? Не смотри, что он такой маленький да пузатенький. Вырастет — волкодав будет! С ним и на охоту можно, не то, что с тобой. Ты, кроме как на людей брехать, да на кошек еще, ничего не можешь… Ешь, Дружок, ешь… Пока Людка футбол гоняет, мы, это самое… за огороды с тобой. А она пусть к щенку привыкает. Во щенок, породистый! Грэй! У него в родословной всех на букву «Г» кличут… Ешь, не поминай на том свете лихом, я тебя мог бы и так, не кормя…

А потом Васька сходил в сарай и принес веревочный поводок. Пока Дружок облизывал миску, он снял с него кожаный ошейник и вместо него завязал простым узлом веревку…

Привязав другой конец поводка за крыльцо, Васька сбегал в хату и вернулся с ружьем. То, что эта штуковина сильно громыхала и могла свалить даже быстрого зайца, Дружок, конечно, знал: прошлой зимой Васька взял его как-то на охоту. Дружок плохо гонял зайцев, поэтому Васька его больше не брал.

Кончились огороды, Васька вдруг запнулся и досадно сплюнул:

— Эх ты, черт, лопату забыл… — И подумал: «А, ладно, вернусь еще раз и закопаю».

Пройдя шагов пятьдесят по пустому полю, пахнущему созревшей коноплей, он остановился, снял ружье.

Дружок присел на задние лапы и стал чутко вслушиваться в предвечернюю тишину. Он напрягал зрение, водил головой из стороны в сторону и ждал от Васьки команды.

Васька тоже осмотрелся и с сожалением произнес:

— Черт, не за что и привязать…

Васька вставил патроны в стволы, и Дружок почуял еле уловимый запах гари, тревожно взглянул хозяину в лицо.

— Что, жить хочешь? Сейчас, сейчас…

Васька стал отдаляться от Дружка, наводя на него два черных ствола.

Дружок кинулся к ногам хозяина, заскулил.

— Сидеть! — грозно приказал Васька и топнул ногой.

Дружок ткнулся мордой в пропахшие солидолом сапоги.

— Сидеть! Не буду же я в упор…

Васька пнул Дружка сапогом, острая боль на мгновение лишила собаку сознания. Дружок перевернулся на спину. Но через мгновение вскочил и опять ткнулся в сапоги. Не доверял он сейчас хозяину, неладное тот затеял, иначе б не ударил, не пятился от него… Ведь поначалу-то, после работы, он был ласковым, а когда кормил, то и разговаривал долго. И вдруг переменился…

И тут до его чуткого уха со стороны сада донесся знакомый зов:

— Дружок! Дружок! Дружок!

Голос у Людки дрожал, дочь, чувствовал Васька, кричала на бегу, задыхаясь.

Дружок повернул голову на крик, перестал скулить и забыл про боль в боку. Вот оно, спасение!

— Учуял? — недовольно сказал Васька. — Ну беги, беги к ней… Беги…

Дружок вильнул хвостом, оттолкнулся что было силы задними лапами и рванулся…

Когда рассеялся дым, довольный Васька сплюнул через губу:

— Порядок.

…Васька мял подбородок и виновато смотрел себе под ноги.

— Понимаешь, — закончив рассказ, подытожил он, — после я подумал: зря убил Дружка. Можно б было кому и вправду отдать, а прибежал бы, черт с ним, пусть бы оставался. А так — будто и девчонку ранил. Ревет, жалко, говорит. Не нужен, говорит, мне твой волкодав, Дружка никто не заменит… Жестокий, говорит, ты человек, не люблю я тебя больше. — И он, как бы оправдываясь, вдруг горестно выдохнул: — А я-то добрым себя считал…

— Пойди извинись, — посоветовал я Ваське Хомяку.

Он поднял на меня удивленные глаза.

— Перед кем?

— Перед ней, Людкой.

— С ума сошел? Это как — перед дочерью извиниться? Да она после этого на горб мне сядет. Чуть что — капризы, плакать начнет: отец-де слез моих боится. Не! Детей нужно в строгости держать, чтобы родителей уважали.

— Но она ведь уже заявила: «Не люблю тебя…»

— Можа, ремня ей дать, а? Лупка, что бы там ученые ни говорили, — лучшее средство…

— Пойди извинись. Ты прав: ранил ты Людку. В душу.

— Насчет души вот что скажу. Я тебя пацаном еще помню. Первым живодером в деревне был. Котят закопать — кого звали? Тебя. Воробьев разорять под соломенной стрехой, чтобы крышу не растаскивали, — кто мастер был? Ты. Верно?

— Был такой грех.

— Однако душа твоя осталась в целости, насколько я знаю. Да и не ты ли как-то говорил: козявку теперь жалко обидеть… Я сам такой жа…

— А Дружок?

— Но за шесть лет я его пальцем не тронул!

— А потом убил. Это еще хуже.

— Не оправдываю я себя! — вскипел Васька. — Случилась промашка! Но Людка-то, Людка! Вот это отмочила: «Не люблю…» А я ей — подарки: платья, юбки, кофты… А она, глядишь, однажды тоже заявит отцу, как Женька, старший сын. Тот как-то на праздник приехал с дружком, сели они за стол, бутылку поставили, а меня не зовут. Ну, я без приглашения сел. А Женька заявил: «Отец, не мешай нам беседу вести». Во, черт? Где это только его этому воспитали?.. Так что мне делать?

— Иди извинись. — Я взялся за ручку ведра. — Всего доброго.