Близкие люди

Он потоптался рядом с лавочкой, ругая себя за идиотский порыв бежать за ней с извинениями. Потом неловко плюхнулся рядом.

— Дайте сигарету, — попросил он хмуро.

Она снова пожала плечами и протянула ему пачку. Он прикурил, затянулся и тяжело вздохнул.

— Инга Арнольдовна, — сказал он наконец, — я был не прав, что так… напал на вас. Просто у меня проблемы.

— На работе? — спросила она с иронией.

Он хмуро взглянул на нее и кивнул.

— Какие бы у вас ни были проблемы, все равно нельзя так расстраивать мальчика, — проговорила она сдержанно, — он так вас ждал, так радовался, так внимательно следил за тем, что я читала, потому что ему нравилось это Понимаете?

— Я ничего не могу изменить, — сказал он, раздражаясь, — моя жизнь именно такая и никакой другой быть не может.

— А жизнь вашего сына? — сразу же спросила она. — Какая жизнь у вашего сына?

— Если вы хотите сообщить мне, что я плохой отец…

— Я уже сообщала вам, что вы плохой отец, — перебила она. — Простите, мне нужно ехать.

— Да знаю я, что эта баба никуда не годится! — сказал он с досадой и ухватил Ингеборгу за сумку, не давая ей встать. — Я знаю, что она не умеет с ним обращаться!.. Но где, где, черт побери все на свете, я к завтрашнему дню найду подходящую?! С понедельника начинаются каникулы, и мне страшно даже подумать, что я буду делать с Иваном этим летом!

— А что вы делали прошлым?

— Прошлым, — сказал Степан, — была жива мама. Она нам помогала.

— Простите.

— Прощаю.

Они помолчали.

— А вы, — снова заговорил он, и раздражение, и обида, и недовольство собой снова стали сплетаться в клубок, как злые осенние змеи в ущелье, — вы дали ему надежду на то, что все может быть по-другому. Как я загоню его обратно? Где я возьму интеллектуалку вроде вас, которая будет читать ему на ночь «Трое в лодке»? Вы-то сейчас спокойненько вернетесь домой и заснете без сновидений, а он?! Он возненавидит Клару Ильиничну еще сильнее, и что дальше? Вы ведь не будете с ним сидеть!

Она задумчиво покачала ногой в кожаной туфле с элегантной пряжкой. Морщась от непривычного, «дамского», как он определил про себя, сигаретного дыма, Степан покосился на эту пряжку, в которой вспыхивал, отражаясь, свет фонаря.

— Вот что, Павел Андреевич, — решительно сказала Ингеборга и перестала качать ногой, — я могу побыть с вашим сыном до осени. За лето вам придется найти ему новую няньку, потому что первого сентября мне нужно на работу.

Впервые в жизни Ингеборга своими глазами увидела, что означает выражение «отвисла челюсть».

У Павла Андреевича Степанова она не просто отвисла, а даже как-то упала. И глаза стали круглыми от изумления, точь-в-точь как у его сына, когда тот удивлялся.

Ингеборга улыбнулась про себя.

— В отличие от этой вашей, Клары Ильиничны, которая успевала абсолютно все, убираться и стирать я не смогу. Но могу порекомендовать вам хорошую женщину, которая убирается у меня. Думаю, что она вполне сможет два раза в неделю посещать и вас тоже. Если мне понадобится поехать на работу, я смогу брать Ивана с собой или буду просить ее побыть с ним несколько часов. Она вполне надежна в отличие от вашей Клары. Если вас все это устраивает, я буду приезжать к восьми утра и уезжать, когда вы вернетесь. Вы будете платить мне тысячу долларов в месяц.

— Хоть две, — тараща на нее глаза, пробормотал Степан Он никак не ожидал такого поворота.

— Две — это слишком, — сказала Ингеборга высокомерно. — Тысяча — это тоже очень много, но я, по правде говоря, совсем не так рассчитывала провести это лето.

— Вы серьезно? — вдруг спросил Степан и посмотрел на Ингеборгу с изумлением. И от изумления даже выпустил ее сумку, за которую все это время почему-то крепко держался.

— Абсолютно, — храбро подтвердила Ингеборга.

Она-то как раз была готова к такому повороту событий.

Чего-то подобного она ожидала, когда бесстрашно вытолкала идиотку Клару. Идиотка, едва влетев с деловым и чрезвычайно озабоченным видом в дверь квартиры Степановых, с ходу начала шпынять Ивана, а Иван с ходу начал бузить, полез за диван и завывал оттуда несчастным трубным басом, а потом стал попискивать, растравляя собственные раны. Всю жизнь Ингеборга считала себя решительной женщиной, но такой решительности она никак от себя не ожидала.

Никогда раньше она не сидела с детьми, тем более в роли домашней воспитательницы, тем более когда за работу ей должен был платить такой ужасный тип, как Павел Степанов. А если он станет придираться и будет вечно всем недоволен?

«Впрочем, — подумала она независимо, — он и так вечно недоволен, и даже если он меня надует, я не умру с голоду. Зато если заплатит, в октябре я поеду не куда-нибудь, а на Мальдивы, и мне не придется ждать очередного родительского приглашения и сидеть две недели у них на шее!»

— А вы точно не передумаете? — осторожно поинтересовался Степан и вытащил у нее из пачки еще одну сигарету.

— Нет, — сказала Ингеборга, — не передумаю. Скажите, Павел Андреевич, а вы всегда орете на своего сына, когда бываете не в духе?