Мы просидели там около семи часов. Каждая секунда была отвратительна. Наконец нам разрешили одеться и вернуться в барак к ужину – паре жалких кусочков черного хлеба, сантиметров по пять каждый.
Днем медсестра заставила нас учить песню на немецком. Песня гласила: «Я юный немец, если нет – фу!». Она сказала нам встать в хоровод, а одну девочку поставила в центр. Надо было ходить вокруг девочки и петь: «Фу, фу, фу!».
– Гадкие, грязные жиды! – кричала медсестра. – Свиньи!
Она обожала эту песню. Потому что в ней говорилось, что мы, дети, отвратительны. Мы ненавидели эту медсестру и между собой называли ее Змея. У нее были толстые ноги и длинная черная коса. Змея продолжала нас мучать:
– Ну, скажите, кто вы?
Мы не отвечали. Но она и не ждала ответа.
– Думаете, вы такие умные, раз еще не померли? Ничего, скоро помрете. Мы вас всех убьем.
Первые пару дней мы с Мириам плакали не переставая. Но мы быстро поняли, что слезами тут не поможешь. Мы старались быть бесчувственными. Мы словно омертвели.
Главное было выжить. Мы знали, что обязаны жизнью экспериментам. Из-за счастливой случайности природы.
Глава 5
Жизнь в Освенциме можно сравнить с автокатастрофой, которая длится вечность. Каждый день происходило что-то ужасное.
В течение первых двух недель нас с Мириам побрили налысо. У нас, как у всех остальных в бараке, были вши. Вши, как я тогда узнала, откладывают личинки в человеческих волосах. И могут перемещаться с одной головы на другую. Единственный способ избавиться от них – помыть голову специальным шампунем и каждый день причесываться частым и острым гребешком. У нас ничего из этого не было, поэтому вши распространились по всем людям, кроватям и одежде, и спастись от них было невозможно. Вши и гниды поселились в наших одеялах, матрасах и платьях. Мы все постоянно чесались. И вши никуда не делись даже после бритья! Мы с Мириам снимали вшей друг с друга и старались придавить их ногтями.
Раз в неделю мы пользовались еще одной привилегией близнецов – душем. Каждая из нас получала по куску мыла, и мы шли раздеваться в огромную душевую, и мылись, пока нашу одежду дезинфицировали. Позже я узнала, что химикат, которым обрабатывали нашу одежду – циклон Б, – использовался в газовых камерах Освенцима. Нацисты мешали циклон Б в форме серо-синих таблеток с синильной кислотой и диатомитом, чтобы убивать сотни людей в газовых камерах. Его запах я и почувствовала в первый день в лагере – его и запах горящей плоти. Такое никогда не забудешь.
Мы с Мириам держались вместе, как и всегда. Прежде чем пойти в душ, мы вставали в ванну, наполненную беловатой жидкостью. Она обжигала ноги и оставляла на них красные пятна. Иногда надсмотрщики протирали наши тела и головы, обжигая глаза дезинфицирующим средством. Сорок-пятьдесят близнецов мылись одновременно. Доктор Менгеле хотел, чтобы мы оставались чистыми, и иногда говорил ассистентам, что надо почистить наш барак.
Но грязь и вши всегда к нам возвращались через лагерь, и мы просто старались совладать с ними, как могли.
Как-то раз мы увидели в душе мальчиков. Помню, как я посмотрела на них и подумала: «Какие они тощие. Хорошо, что я так не выгляжу». На самом деле я, скорее всего, именно так и выглядела. И Мириам тоже. У нее впали глаза, можно было пересчитать все косточки через кожу. Но я не чувствовала себя тощей и жалкой. Мне надо было верить, что я сильная.
Доктор Менгеле составил расписание, которому все были обязаны следовать. Три раза в неделю мы под конвоем шли в лабораторию в Освенциме, где поводились исследования, высасывающие из нас все жизненные силы. Еще три раза в неделю мы проводили весь день в лаборатории в Биркенау, где делали анализы крови. Дни сливались в один. Каждое утро после переклички в наш барак приходил Менгеле. Он с улыбкой называл нас «
По вторникам, четвергам и субботам мы ходили на анализы крови. Мы с Мириам садились на скамейку с двумя другими близняшками. Нам перетягивали предплечья обеих рук тонкими и гибкими резиновыми жгутами. Каждым ребенком занимались два человека. Доктор втыкал иглу в мою левую руку, чтобы взять кровь, набирал пузырек и снова втыкал иглу. Я видела, как чьи-то руки уносили ярко-красные пузырьки моей крови. Помню, я думала: «Сколько крови я могу потерять, прежде чем умру?». Пока происходил этот процесс, доктор вкалывал мне что-то в правую руку. Он воткнул пять игл, не вытаскивая первой. Что он вводил в мою оставшуюся кровь?
Я ненавидела эти уколы. Но я не давала себе кричать от боли, я не хотела показывать нацистам насколько мне больно. Поэтому я просто отворачивалась, считала, сколько игл в меня воткнули и ждала, пока все кончится.