Близнецы Освенцима. Правдивая история близнецов доктора Менгеле

– Was? Was?[3]

Охранник не понимал папу.

Тогда мы поняли: мы уже не в Венгрии. Поезд пересек границу, и мы оказались в оккупированной немцами Польше. Нас сковал страх. Раньше у нас еще оставалась маленькая надежда. Все, даже я, понимали, что пока мы в Венгрии, мы еще могли попасть в трудовой лагерь. Но все знали, что Германия и немцы означали смерть евреям. Многие принялись молиться. Вагон наполнился сдавленным плачем взрослых; их страхом заразились и дети. Некоторые пытались зачитать шему, молитву на иврите, – чтобы бог нас услышал, чтобы он нас спас.

Поезд снова тронулся. Мы с Мириам не издали ни звука; мы не ели и не пили уже три дня.

На четвертый день поезд остановился. Папа снова крикнул, что нам нужна вода. Никто не ответил.

Мы поняли, что приехали в пункт назначения. Я приподнялась на цыпочки и выглянула из окна. Небо было темным. Снаружи доносились резкие выкрики на немецком; длилось это час или два. Двери не открывали.

Наконец наступил рассвет – а с ним и время папиной утренней молитвы. Он достал книжку и попытался определить, в какой стороне восток, потому что евреи молятся в направлении Израиля. Я подумала – как он может молиться в такое время?

– Папа, – сказала я. – Мы не знаем, куда нас привезли. Нас обманули. Это не трудовой лагерь.

– Ева, мы должны молить Бога о пощаде, – ответил он. – Идите сюда.

Он собрал нашу семью в углу вагона. Мы с Мириам прижались к нему, мама с сестрами пристроились рядом. Мы молча слушали слова отца:

– Пообещайте мне: если кто-то из вас переживет эту ужасную войну, вы отправитесь в Палестину, где живет ваш дядя Аарон, и где евреям ничего не угрожает.

Он никогда не говорил так с нами, девочками – уважительно, как будто мы были взрослыми. Я, Мириам, Эдит и Алис мрачно кивнули.

Папа начал утреннюю молитву.

Снаружи выкрикивались приказы на немецком. Отовсюду доносился лай собак. Наконец двери вагона со скрипом открылись. Эсэсовцы приказали всем выйти.

– Schnell! Schnell![4]

Я увидела высокий забор из колючей проволоки и цементные смотровые вышки. С них на нас глядели винтовки надзирателей. Я не знаю, как мы оказались на платформе – мы с Мириам то ли спрыгнули вниз, то ли сошли по деревянной сходне. Напуганные десятилетки в одинаковых бордовых платьях.

Глава 3

Мама схватила нас с Мириам за руки. Мы выстроились в ряд на бетонной платформе, плечо к плечу. В нос сразу ударил запах, отвратительный и незнакомый. Он немного напоминал запах жженых куриных перьев. Дома на ферме после ощипывания кур мы держали мясо над огнем, чтобы спалить оставшиеся перышки. Но здесь запах был просто невыносимым. От него будто воздух густел, негде было спрятаться. Я не сразу узнала, что это за запах.

Это было непонятное и шумное место. Собаки лаяли. Эсэсовцы выкрикивали приказы.

И люди кричали. От боли.

Смятения.

Отчаяния.

Плач, плач, плач. Дети плачут, потому что их разлучили с родителями. Родители плачут, потому что у них отняли детей. Рыдания напуганных и растерянных. Рыдания тех, кто понял, что сбылись их худшие кошмары. Плач и крики сливались в симфонию абсолютной, невыносимой боли человеческих потерь, скорби, страдания.

Казалось, я видела это все со стороны. Перед глазами мелькали колючая проволока, яркие лампы, ряды зданий. Эсэсовцы прочесывали толпу прибывших, как будто что-то искали.

Внезапно я пришла в себя. Я огляделась; Мириам дрожала рядом со мной. Но где же папа? И старшие сестры, Эдит и Алис? Я в отчаянии завертела головой, мертвой хваткой вцепившись в маму и Мириам. Папы с сестрами нигде не было. Проведя четыре дня в такой тесноте с ними, я испугалась, когда они внезапно исчезли.

Я больше никогда их не увидела.

Я крепко сжимала мамину руку. Мимо нас пробежал эсэсовец, выкрикивая:

– Zwillinge! Zwillinge!

Он пробежал мимо, резко остановился и вернулся к нам. Он переводил взгляд с меня на Мириам, с моего платья на ее.

– Они близнецы? – спросил он маму.

Она помедлила.

– А это хорошо?

– Да, – ответил офицер.

– Они близнецы, – ответила мама.

Офицер молча схватил нас с Мириам и оторвал от мамы.

Мы кричали и плакали, умоляли дать нам остаться с мамой. Но немецкий солдат не обращал внимания на наши мольбы. Он тащил нас через железную дорогу, все дальше и дальше от платформы. Я обернулась и увидела маму, протягивающую к нам руки, рыдающую от отчаяния. Один из солдат схватил ее и бросил на землю с другой стороны платформы. Мама исчезла в толпе.

Все произошло так быстро. Охрана разделила людей на платформе на две группы. В одну попали молодые мужчины и женщины, в другую – люди постарше и дети. Мы с Мириам вцепились друг в друга; нас привели к группе, состоящей из тринадцати пар близнецов, приехавших на нашем поезде: двадцать шесть детей, все напуганные и растерянные.