Блокада. Книга 5

– Ей ничего не удалось достать, – ответил Бабушкин. – Она отдает ему свою карточку.

– А как же будет жить сама?!

Бабушкин бросил на стол листки, исписанные Валицким, и стал быстро ходить по комнате из угла в угол. Потом внезапно остановился перед Федором Васильевичем.

– Вы спрашиваете, как она будет жить? А как живет наш диктор Мелонед, которого вы, наверное, не раз слышали по радио? Третьего дня мы задержали передачу последних известий на целых полчаса, потому что он был не в силах подняться из бомбоубежища в студию, упал на третьем этаже. А как живут наши оркестранты, которые получают карточку служащего? Вы знаете, что такое работа «духовика»? Это же тяжелый физический труд! Вы знаете, что мы двое суток прятали в подвале нашу голодающую машинистку, которую оформили диктором на месяц, чтобы хоть немного подкормить?

– Почему… прятали? – спросил Валицкий, подавленный этим потоком фактов.

– Потому что она заика! – выкрикнул Бабушкин. – А нас два раза в неделю проверяет специальная комиссия. Следят, нет ли злоупотреблений карточками.

– Ну… а как же все-таки будет жить теперь эта… Оля? – вернулся к прежнему Валицкий.

– Берггольц? – переспросил Бабушкин и продолжал уже спокойнее: – Ну как, как?.. Ребята выезжают по заданиям в воинские части, там питание получше, бойцы накормят, корок, сухарей в мешок насуют. Все это идет в наш общий котел… Вот так. С голоду умереть не дадим. Одного человека до конца месяца все вместе кое-как прокормим. А у Маграчева – семья… Однако надо еще заставить его взять эту карточку.

Бабушкин умолк, но тут же, словно очнувшись, извинился:

– Простите… Займемся делом.

Он опять сел за стол, снова закинул ногу на ногу, взял и руки листки, принесенные Федором Васильевичем. А тот следил за ним вроде бы сосредоточенным взглядом, но думал о другом: «Значит, это и есть Ольга Берггольц? А я, старый дурак, принял ее за курьершу… Вчера она читала стихи о том желанном времени, когда люди будут есть темно-золотистый ржаной хлеб и пить румяное вино, а сегодня вот отдала то единственное; что обеспечивает сейчас человеку жизнь, – свою продовольственную карточку… Боже, в каком ужасном, жестоком и вместе с тем добром мире мы живем сейчас…»

Валицкий, точно загипнотизированный, смотрел на лежавшую возле Бабушкина бесценную продовольственную карточку. В этом квадратике плотной разграфленной бумаги была воплощена ныне судьба человека: с таким бумажным квадратиком человек имеет шанс сохранить жизнь, без него – погибнет.

– Ну что ж, по-моему, все в порядке, – раздался деловитый голос Бабушкина. – Выступать вам примерно через час. До этого наша главная студия будет занята… одним внеочередным мероприятием.

Слово «главная» почему-то напугало Валицкого. Он робко спросил:

– А разве обязательно… в главную?

– Только в главную! – улыбнулся Бабушкин и пояснил: – Потому что в ней тепло, относительно, конечно… Туда заведена и городская сеть и эфир.

– Как… эфир?.. – пробормотал окончательно сбитый с толку Валицкий. – Разве мое выступление предназначено…

– Ну, разумеется, не только на Ленинград! – упредил его Бабушкин. – А я не говорил вам?.. Нет, не только ленинградцы, вся страна, весь мир должны знать, что и беспартийная наша интеллигенция в борьбе с фашизмом выступает заодно со своим народом!.. Пойду завизирую ваше выступление у военного цензора. Извините, я сейчас вернусь…

Оставшись один, Валицкий посмотрел в маленькое окно. Там виднелся верхний этаж какого-то другого дома и множество крыш, заваленных снегом. В отдалении стояло здание, похожее на ангар, слева от него – шпиль Михайловского замка. Все выглядело отсюда тихим, мирным, будто и не было войны…

Бабушкин вернулся быстрее, чем предполагал Валицкий.

– Цензор пока занят – читает другие материалы, – сообщил он. – Но скоро очередь дойдет и до вашего. У нас есть еще запас времени. – Он посмотрел на часы. – Раньше чем через час выступать вам не…

Его прервал на полуфразе громкий голос за дверью:

– Бабушкин, Макогоненко, Маграчев, Блюмберг! Где вы?

Через мгновение дверь распахнулась, и в комнату вошел человек, одетый, как все тут, в ватник и стеганые штаны, заправленные в валенки. Но по властному тону, каким он выкрикивал фамилии сотрудников, Валицкий понял, что этот сравнительно молодой человек был их начальником.

Бабушкин встал. Поднялся и Валицкий.

– Из штаба звонили, что машина вышла, – объявил вошедший. – Пора идти. Чем вы тут занимаетесь?

– Это архитектор Федор Васильевич Валицкий, – сказал Бабушкин. – Мы не успели предупредить его, что выступление перенесено… А это наш руководитель Виктор Антонович Ходоренко, – закончил он, обращаясь уже к Федору Васильевичу.

Ходоренко протянул Валицкому руку.

– Рад познакомиться. Спасибо, что откликнулись на нашу просьбу. Товарищ Васнецов назвал ваше имя одним из первых. Правда, он сомневался, здоровы ли вы… Не будете в обиде, если вам придется подождать еще некоторое время?

– Помилуйте, я… – начал было Валицкий.

Но Ходоренко не дал договорить:

– Немецкий знаете?

Федор Васильевич несколько опешил от этого неожиданного вопроса, однако ответил с достоинством: