Блокада. Книга 5

Теперь трем десяткам людей предстояло разрушить или подтвердить все это. Но и в том и в другом случае надо было найти путь, по которому в умирающий от истощения Ленинград потекли бы беспрепятственно могучие токи жизни.

На подготовку экспедиции ушел весь предшествующий день. В то время как Смольный был поглощен заботами о перегруппировке войск, о создании новых узлов обороны, о новых стационарах для дистрофиков, о домах для осиротевших детей, в то время как десятки тысяч ленинградцев трудились у своих станков, напрягая последние силы, чтобы не упасть от истощения, – в это самое время на Ладожском побережье, в лесу близ деревни Коккорево, безвестный мостостроительный батальон мастерил санки и деревянные щиты, которые могли бы стать мостками через полыньи, заготавливал вешки для обозначения будущей ледовой трассы, отбирал для участников экспедиции лыжи получше, ломы и пешни ненадежнее.

Но самым трудным оказался отбор для экспедиции людей.

За пять месяцев войны наши бойцы и командиры научились многому: стоять насмерть под натиском вражеских войск, прорываться из окружения, выходить на поединок с немецкими танками, имея при себе лишь бутылки с зажигательной смесью, наводить под ураганным огнем мосты через реки, бомбить Берлин, преодолевая по воздуху огромные расстояния, отделяющие столицу фашистской Германии от островов в Финском заливе, привыкли не спать по нескольку ночей кряду или спать урывками в сырых окопах и траншеях, освоили новые образцы боевой техники. Но никому из них, столь многое познавших, не приходилось еще прокладывать автомобильную дорогу по льду, толщину которого не знал никто, по льду, скрывающему бездонную пучину, по льду, который в любую минуту мог быть искрошен фугасными авиабомбами и артиллерийскими снарядами… К тому же мостостроительный батальон был сформирован преимущественно из тех, кто не годился для службы на передовой. Как бы то ни было, экспедицию укомплектовали, снарядили и вооружили чем могли, прибавив к личному оружию каждого – винтовкам и наганам – несколько ручных гранат…

Поздно вечером комиссар Брук собрал на заснеженной лесной поляне коммунистов и комсомольцев, составивших ядро экспедиции. Перед тем как начать разговор с ними, он внимательно оглядел каждого. Бросилось в глаза, что обмундированы они плохо. На ногах вместо валенок кирзовые сапоги или ботинки с обмотками. Не у всех есть шапки-ушанки, многие в матерчатых остроконечных «буденовках», залежавшихся на интендантских складах. Только часть бойцов удалось одеть в полушубки, остальные пришли в ватниках и шинелях, натянув поверх них маскировочные халаты. Ничего не поделаешь: полушубки, валенки, меховые жилеты и шапки отправлялись в первую очередь на передний край. Даже маскхалаты для экспедиции удалось добыть только с помощью Якубовского. Он же выхлопотал для ее участников и дополнительные продпайки: сверх плановой трехдневной нормы каждый получил по три сухаря, по одной селедке и по кусочку твердой как камень, насквозь промерзшей колбасы.

Речь комиссара была короткой. А могла бы быть и еще короче – содержание ее вполне исчерпывалось двумя фразами: «Дойти до Кобоны. Во что бы то ни стало дойти!»

Прямо с этого собрания командир экспедиции Соколов направился на КП батальона, чтобы доложить бывшему начальнику областной конторы Союздорпроекта, а ныне комбату Брикову о готовности к выступлению.

…И вот рано утром экспедиция вышла на лед.

О ней не сообщалось в очередной сводке Совинформбюро. О ней ни слова не было сказано в «Ленинградской правде» и даже во фронтовой газете «На страже Родины». Кроме однополчан, о ней знали лишь несколько человек: здесь, в землянках коккоревского леса, где располагался штаб Якубовского, и там, в Смольном.

Двигалась экспедиция тремя группами.

В первой из них было пять человек. Впереди шел Соколов с двумя командирами взводов – Дмитриевым и Смирновым, уже не раз проводившими ледовую разведку. Буквально по пятам за Соколовым шагал его связной – самый юный из бойцов батальона, девятнадцатилетний парнишка Кушелев. Он мечтал о передовой и как будто имел для этого все данные, но по странному капризу судьбы, а скорее всего, по небрежности военкоматского писаря оказался в мостостроительном батальоне. И когда услышал здесь, что назначается связным к командиру роты, поначалу совсем сник. Служба эта представлялась ему похожей на почтальонскую. Однако в действительности она оказалась совсем иной, и вскоре Кушелев стал даже гордиться своей должностью: без него командир как без рук. А командира своего Кушелев не только уважал, но и обожал за его боевое прошлое. Вот и теперь, следуя вблизи Соколова, связной не спускал с него глаз, готовый при первой же необходимости прийти на помощь.

В составе той же первой группы шел еще проводник из местных рыбаков – человек пожилой, угрюмый, старавшийся держаться особняком и потому, видимо, не очень понравившийся Соколову.