Блондин на коротком поводке

— Что они разговаривают именно в тот момент, когда вы подходите к ним. Как будто специально для того, чтобы они не могли вас заметить.

— Что вы хотите этим сказать? — Я тоже невольно повысила голос, но в моем положении — скорчившись в глубоком кресле — это прозвучало как-то жалко и неубедительно.

— Я хочу сказать, что охранник не видел вас в то время, о котором вы говорите, — жестко заявил полковник, глядя мне прямо в глаза, — но зато он отлично видел вас позже.

— Когда? — удивленно спросила я, все еще ничего не понимая.

— Он видел… — Захаров наклонился и тяжело, угрожающе навис надо мной, — как вы вышли из дома в двенадцать часов двадцать пять минут, позже, чем Дарья Леонидовна, — полковник кивнул на Дашку, словно представляя ее, — и позже, чем Станислав Руденко.

— Не может быть! — Я попыталась вскочить, но полковник решительно придержал меня за руку. — Я ушла задолго до двенадцати! В двенадцать я уже была дома!

— Это, конечно, кто-нибудь может подтвердить? — холодно осведомился Захаров, понизив голос и снова опустив веки.

— Нет… — растерянно ответила я, оглянувшись на подругу, — но Даша видела, как я ушла из квартиры…

— Не приплетай сюда мою девочку! — снова истерично выкрикнула Виктория Федоровна.

Муж осторожно взял ее за руку, призывая к молчанию, но, увидев лицо самого Леонида Ильича, я испугалась — с такой незнакомой ненавистью смотрел он на меня.

— Да, Дарья Леонидовна действительно видела, как вы вышли из ее комнаты, — полковник поднял веки и взглянул на меня, как кот на мышь, — но она не видела, ушли ли вы из квартиры. Вы вполне могли переждать некоторое время где-то в укромном закутке и пройти в кабинет к сейфу…

— Зачем? — удивленно спросила я севшим от волнения голосом.

— Может быть, это вы скажете нам — зачем? — Захаров снова низко склонился надо мной, так что его желтое пергаментное лицо оказалось прямо у меня перед глазами. — Может, вы сами расскажете, что делали, оставшись в квартире Руденко?

— Я не была там! — воскликнула я, впадая в панику. — То есть я там не оставалась! Я ушла задолго до двенадцати и вернулась домой!

— Где вас, к глубокому сожалению, никто не видел! — произнес полковник с довольной, бархатной интонацией, снова напомнив мне охотящегося кота, усы которого радостно топорщатся при виде вылезающей из норки легкомысленной мыши.

— Зато, опять-таки к сожалению — к вашему сожалению, — продолжил он, чуть заметно улыбнувшись, — вас видел охранник. И это было гораздо позже, чем вы утверждаете. А я склонен доверять его профессиональной памяти. Кроме того, Дарья Леонидовна, выйдя из дома в одиннадцать минут первого, видела Филиппа Разумова, который все еще сидел в своей машине неподалеку от подъезда, очевидно, ожидая вас.

— Но ведь я уже объяснила вам… Я уже сказала, что Филипп меня не заметил, потому что разговаривал по телефону…

Даже мне самой собственные слова показались неубедительными, а в моем голосе послышалась истеричная неуверенность.

— Да, вы нам это сказали, — полковник отмахнулся от меня с презрительной улыбкой, — но вряд ли ваше объяснение кого-то удовлетворило. Кстати, о Филиппе Разумове. Вы не знаете, о чем он хотел поговорить с Дарьей Леонидовной, когда пришел сюда вчера утром?

— Понятия не имею! — ответила я совершенно искренне.

— А ведь он заявил, что это что-то очень важное… и, по словам Дарьи Леонидовны, при этом странно смотрел на вас и категорически отказался беседовать в вашем присутствии…

Я почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног.

— Что вы имеете в виду? — спросила я, с трудом справившись с собственным голосом.

— Я стараюсь придерживаться фактов, — ответил полковник. — Но они таковы, что заставляют меня предполагать, я подчеркиваю — только предполагать,

о чем Филипп Разумов собирался сказать: он, как и охранник, видел вас выходящей из дома после Дарьи Леонидовны и Станислава Руденко… А поскольку Разумов был близким другом Стаса, от него он узнал, что произошло той ночью, и понял, что это вы, именно вы украли бумаги у Михаила Николаевича Руденко…

В глазах у меня потемнело, а полковник продолжал говорить — холодно, спокойно, размеренно, словно забивая гвозди в крышку моего гроба:

— Конечно, вы не могли позволить Филиппу рассказать это кому бы то ни было, и у вас остался единственный способ заткнуть ему рот. Вы вошли вместе с ним в зимний сад, каким-то образом отвлекли его внимание и нанесли ему смертельный удар в висок первым, что попалось вам под руку, — каменной черепахой…

— Нет! — вскрикнула я. — Это ложь! Я не убивала Филиппа! Я ничего не крала у Руденко! Я вообще не имею понятия, что у него украдено и где в его квартире расположен сейф! Я ушла из дома Руденко сразу, как только попрощалась с Дашей и Стасом! Я говорю правду, правду! Дашка, да что же ты молчишь? Почему ты позволяешь… — Я повернулась к подруге и увидела ее лицо.

И тут я по-настоящему испугалась.

Дашка смотрела на меня с такой смесью ненависти, злобы и презрения, что, если бы взглядом можно было убивать, я тут же упала бы мертвой.