Блондинка

– Я могу обойтись и без комнаты, тетя Элси. Могу спать на диване в гостиной. Или рядом со стиральной машиной, или… ну где угодно! Могу спать даже в одной из машин мистера Пирига, которые он выставил на продажу. Некоторые из них очень даже ничего, с подушками на задних сиденьях, и все такое…

Элси лишь мрачно покачала головой:

– Власти округа такого не допустят, Норма Джин. Сама знаешь, они проводят инспекции.

Норма Джин коснулась ее руки:

– Вы же не собираетесь отправлять меня обратно в приют, правда, тетя Элси?.. Я думала, я вам нравлюсь! Я думала, что мы одна семья! О, пожалуйста, прошу вас, тетя Элси, мне так у вас нравится! И я вас всех так люблю! – Она умолкла, перевела дыхание. Испуганное лицо ее было залито слезами, в расширенных зрачках светился животный страх. – Не отсылайте меня, пожалуйста! Обещаю, я буду хорошо себя вести! Буду работать еще больше! Не буду ходить на свидания! Брошу школу, буду все время дома, буду вам помогать. Я и мистеру Пиригу могу помогать с его работой! Тетя Элси, если отправите меня обратно в приют, я этого не переживу. Мне никак нельзя в приют. Лучше я наложу на себя руки, чем вернусь в этот приют. Прошу вас, тетя Элси, пожалуйста!

К этому моменту Норма Джин уже сжимала Элси в объятиях, задыхалась, всхлипывала и была такая теплая. Элси крепко прижала ее к себе, чувствуя, как вздрагивают ее лопатки, как напряжена ее спина. Норма Джин была выше Элси примерно на дюйм и сутулилась, чтобы казаться меньше ростом. Элси вдруг подумала, что никогда в жизни еще не чувствовала себя так скверно. Черт, до чего же ей было хреново! Если б она могла, то вышибла бы этого Уоррена из дома, под зад коленом, и оставила бы Норму Джин. Но это, разумеется, было невозможно. Этот мир принадлежит мужчинам, и женщине, чтобы выжить, приходится предавать своих сестер.

Элси держала рыдающую девочку в объятиях, крепко закусив губу, чтобы не разрыдаться самой.

– Норма Джин, хватит. Слезами горю не поможешь. В ином случае нам жилось бы куда лучше.

2

Я не хочу замуж, я еще слишком молода!

Я хочу стать медсестрой женской вспомогательной службы. Хочу уехать за океан.

Я хочу помогать страдающим людям.

Эти английские ребятишки, израненные, искалеченные. Некоторые были погребены под развалинами. И родители у них погибли. И никто их теперь не любит.

Я хочу быть сосудом Божественной Любви. Хочу, чтобы через меня воссиял Господь. Хочу лечить раненых, хочу направлять их на путь веры истинной.

Я могу и убежать. Могу убежать в Лос-Анджелес и там записаться в армию. Бог услышит мои молитвы.

Ее парализовало от ужаса. Рот открыт, челюсть отвисла, дыхание частое, как у собаки, в висках стучит кровь, в ушах ужасный шум. Она разглядывала фотографии в «Лайфе», кто-то оставил журнал на кухонном столе. Ребенок с опухшими веками и без руки; младенец с головы до пят в окровавленных бинтах, видны лишь рот и часть носа; маленькая девочка, лет двух наверное, с синяками под глазами и измученным, истощенным лицом. А что это она сжимает в руках, куклу? Окровавленную куклу?

Вошел Уоррен Пириг и забрал у нее журнал. Вырвал из онемевших пальцев. Голос у него был низкий, сердитый и в то же время снисходительный. Он всегда говорил так, когда они оставались наедине.

– Нечего тебе на это смотреть, – сказал он. – Сама не понимаешь, на что смотришь.

Он никогда не называл ее по имени, Нормой Джин.

3