Блондинка. Том I

— О, ну зачем только люди делают это? Доносят друг на друга! Даже Стерлинг Хейден, я слышала… говорят, он назвал Комитету чьи-то имена. А я так им восхищалась!.. И все эти бедные люди были внесены в черный список, и вылетели с работы, и голливудская десятка в тюрьме! Можно подумать, здесь у нас нацистская Германия, а не Америка. Чарли Чаплин проявил храбрость, отказался с ними сотрудничать и был вынужден покинуть страну! Я восхищаюсь им! Думаю, что и Касс тоже им восхищается, только не хочет признаваться в этом. А Отто Эсе, ну какой из него коммунист, это же просто смешно! Я могу выступить свидетелем в защиту Отто, могу поклясться на Библии. Он всегда говорил, что коммунисты заблуждаются. Он не марксист. Это ямогла бы быть марксисткой, если б понимала, о чем он пишет, этот самый Маркс. Это ведь сродни христианству, или я ошибаюсь? Нет, он был прав, этот Карл Маркс! Как он там говорил? «Религия — это опиум для народа». Как пьянство и кино. А коммунисты, они ведь за народ, разве не так? Что ж в этом плохого?

Шинн изумленно слушал эту гневную бессвязную речь. А потом спохватился и сказал громко:

— Все, Норма Джин, хватит! Более чем достаточно.

— Но, мистер Шинн, это ведь несправедливо!

— Ты что, хочешь, чтобы и мы с тобой угодили в список? Что, если этот кабинет прослушивается?.. Что, если, — он ткнул пальцем в сторону приемной, где сидела секретарша, — что, если здесь полно шпионов, которые подслушивают? Черт побери, ты же не настолько тупа, чтоб не понимать этого! Так что прекрати.

— Но разве это справедливо…

— Что? Что именно? Сама жизнь устроена несправедливо. Ты же читала Чехова, да? Или О’Нила? Ты ведь знаешь о Дахау, Освенциме? Homo sapiens — это вид, который уничтожает себе подобных. Пора бы тебе повзрослеть.

— Но, мистер Шинн, я не знаю, как… Я к-как-то не вижу в-взрослых, которыми могла бы восхищаться, даже понимать. — Норма Джин говорила со всей искренностью. В голосе ее звенела мольба. Казалось, она взывала о помощи, готова была пасть перед ним на колени. — Иногда я целыми ночами не сплю! Все думаю, думаю, совершенно запуталась. И Касс, он…

— «Мэрилин» и не надо ничего понимать или думать. О Господи, нет, только не это! Ей всего-то и надо, что быть.

Она сногсшибательная красотка, талантлива. Да кто захочет слушать всю эту метафизическую бредятину из таких прелестных губок! Доверься мне, дорогая.

Норма Джин тихо вскрикнула и отступила на шаг. Как будто он ударил ее.

Позже, вспоминая об этом, она вдруг подумает: Кажется, он тогда действительно ударил меня.

— М-может, эта «Мэрилин» скоро умрет, — сказала она. — Может, из этого дебюта ничего не получится. Критики меня возненавидят или не заметят вовсе, и меня вышвырнут с МГМ, как в свое время вышвырнули со Студии. И м-может, так даже лучше будет… для меня и Касса.

И Норма Джин выбежала из кабинета. Шинн бросился следом, пыхтя и задыхаясь, пытался ее догнать. Они пробежали через приемную, где секретарша проводила их изумленным взглядом, вылетели в коридор. И Шинн, бешено раздувая и без того широкие ноздри, яростно крикнул ей вдогонку:

— Ты так считаешь, да? Что ж, поживем, увидим!

Кто эта блондинка?Январский вечер 1950 года. Избегая смотреть на себя в зеркало — слишком уж отчаянным было выражение глаз, — она в очередной раз набрала номер телефона в бунгало на Монтесума-драйв. И в очередной раз аппарат на другом конце провода зазвонил, издавая меланхоличный звук — так может звонить телефон только в пустом доме. Касс рассердился на нее, она это знала. Нет, он не ревновал (о какой ревности может идти речь, ведь он — сын величайшей кинозвезды всех времен!), просто сердился на нее. Ему было противно. Он знал, что Шинн его недолюбливает. И не хотел встречаться с ним на обеде в ресторане «У Энрико». Теперь почти уже девять, и в дамскую комнату начали входить женщины. Возбужденно звенящие голоса, запах духов. Женщины поглядывали на нее. Косились в ее сторону. Одна из них улыбнулась и протянула руку; пальцы, унизанные кольцами, так и впились в ладонь Нормы Джин.

— А вы Анджела, да, дорогая? Поздравляю, замечательный дебют!

Женщина была женой одного из исполнительных продюсеров с МГМ. Бывшая актриса, играла маленькие рольки в тридцатых.

Норме Джин с трудом удалось выговорить:

— О! Б-благодарю вас.

— Какой, однако, странный, волнительный фильм. Какой-то совершенно неожиданный, вам не кажется? Я имею в виду… чем все оборачивается. Не уверена, что поняла его до конца, а вы? И потом там поубивали столько людей! Но Джон Хастон, он, несомненно, гений!..

— О да.

— Должно быть, вы очень гордились, что вам выпала честь работать с ним?

Норма Джин все еще сжимала руку женщины. И радостно закивала в ответ, а глаза ее наполнились слезами благодарности.

Остальные дамы держали дистанцию. Только глазели на Норму Джин, на ее волосы, бюст, бедра.