Блондинка. Том I

Разбит АЛТАРЬ. Твоим слугой воздвигнутОн был из сердца, и слезами полит,   И нет на свете крепче материала,   И нет страданий, равных этой боли.        СЕРДЦЕ одно        Могло сотворить        Камень,

        Что не разбить.        Сердце не камень,        Но его слезами        Вымощен путь,        С него не свернуть.И если я сохраню в душеЛюбовь к Тебе и хвалу Тебе,

Возложу на АЛТАРЬ эту жертву свою —Во веки веков сиять АЛТАРЮ!..

Глэдис закончила читать, и мы наградили ее аплодисментами. Хлопали все. Даже преподавательницы из колледжа, которые, как вы понимаете, могли ревниво отнестись к этому ее представлению. А проф. Дитрих, разинув рот, смотрел на девушку, которую все мы считали простой конторской служащей, смотрел и словно глазам своим не верил. Он пребывал в своей обычной позе — присев на краешек стола и слегка ссутулив плечи, склонился над книгой. И когда Глэдис кончила читать, присоединился к аплодисментам, а потом спросил:

— Вы, должно быть, и сами поэтесса, юная леди! Я не ошибся?

Тут Глэдис густо покраснела, вся сжалась и пробормотала нечто нечленораздельное.

Проф. Дитрих продолжал настаивать на ответе, слегка поддразнивал ее в добродушной учительской манере. И еще казалось, что ситуация вышла из-под его контроля и он тщательнее, чем обычно, подбирает слова, стараясь не спугнуть, не обидеть эту застенчивую девушку.

— Мисс Пириг! Вы наверняка поэтесса, причем весьма своеобычная поэтесса.

Затем он спросил Глэдис, почему стихотворение напечатано таким необычным образом, и Глэдис что-то прошептала в ответ, и тогда проф. Дитрих сказал:

— Погромче, пожалуйста, мисс Пириг.

И Глэдис откашлялась и еле слышно ответила:

— Н-наверное, оно по конфигурации должно напоминать алтарь?

И голос ее звучал так неуверенно и робко, такая дрожь волнения слышалась в нем, что казалось, она вот-вот вылетит из комнаты, точно испуганный зверек. А потому Проф поспешил заметить:

— Благодарю вас, Глэдис. Вы совершенно правы. Ну-с, теперь вам понятно, дорогие мои? «Алтарь» построен, как алтарь.

Черт побери! Стоило только услышать это, и сразу становилось ясно, что иначе и быть не могло. И мы все увидели в книге алтарь. Как в тестах Рорчача с чернильными пятнами.

«Сердце одно»… Эти два слова девушка произнесла с какой-то совершенно особой интонацией. «Сердце одно могло сотворить камень, что не разбить». До конца жизни каждый из нас, кто был в тот вечер на занятиях, будет слышать эти строки.

Ноябрь, 1951-й. Господи, как же давно это было!.. Больно думать о том, что лишь немногие из нас дожили до сегодняшнего дня.

Ну и конечно, после этого мы стали обращать на нее больше внимания. Больше с ней говорили, во всяком случае, пытались говорить. Она уже не была безымянна. Глэдис Пириг — она была загадочна и сексуальна. Ведь сексуальность — это всегда тайна. Эти пепельно-белокурые волосы, этот хрипловатый бездыханный голосок. Возможно, кое-кто из нас пытался найти ее имя в лос-анджелесском телефонном справочнике, но никакой «Глэдис Пириг» там не значилось. Проф. Дитрих вызывал ее еще раза два, но она вся так и сжималась, так и холодела и не отвечала ничего. Потом он от нее отстал. И еще ее лицо казалось почему-то знакомым. Не всем, но некоторым из нас. Она же продолжала одеваться все в том же строгом стиле секретарши, даже еще строже и по-прежнему носила волосы заколотыми валиком, как Айрин Данн; и всякий раз, когда кто-то пытался завести с ней разговор, вздрагивала и отшатывалась, как испуганный кролик. И вообще, если уж пытаться подобрать сравнение, она походила на девушку, с которой плохо обращались мужчины.

И вот однажды в четверг вечером кто-то из нас пришел на занятия пораньше и принес газету, «Голливуд рипортер», которая тут же пошла гулять по рукам. И мы с изумлением разглядывали ее, хотя и ожидали чего-то в этом роде. «Мэрилин Монро. Господи!» «Так это она, да? Наша маленькая девушка, наша скромница?» «Точно она! Только никакая она не девушка и не скромница. Вы только поглядите на это!»

И мы глядели.