Блондинка. Том II

Драматургу не понравится, это все знали. Все, кроме него. Он ни за что не согласится, что Блондинка Актриса, приглашенная в труппу на прослушивание, подходит на роль его Магды.

Ему назвали имя. По телефону. Произнесли неразборчиво. Говорил он с директором труппы, Максом Перлманом. И Макс своим обычным торопливым нервным говорком заявил I пс. Драматургу, что тот знает всех в труппе «за исключением, пожалуй, одной актрисы, которая претендует на роль Магды. У нас она новенькая. И в Нью-Йорке появилась совсем недавно. Нет, раньше я с ней ни разу не встречался, но несколько недель назад она вдруг заходит прямо ко мне в офис. Снялась в нескольких фильмах и теперь говорит, что по горло сыта всем этим голливудским дерьмом и мечтает стать настоящей актрисой и считает, что этому можно научиться только у нас». Перлман сделал паузу. То была типично театральная манера, паузы в речи имели столь же колоссальное значение, что пунктуация для писателя. «Честно говоря, она совсем не дурна».

Драматург был слишком занят своими мыслями, после сна о «возвращении обратно» осталось ощущение униженности и полной беспомощности. К тому же он испытывал тяжесть в желудке, а потому не стал просить Перлмана повторить имя этой женщины или рассказать о ней немного подробнее. Ведь это будет всего лишь предварительное прослушивание в «Нью — Йоркской труппе актеров театра», компании, с которой Драматурга связывали вот уже двадцать лет плодотворнейшей работы, а не какое-нибудь там открытое или публичное прослушивание или репетиция. На него приглашены лишь члены труппы. И никаких аплодисментов не предполагается. Так к чему было Драматургу просить своего старого друга Перлмана, к которому он не испытывал особой личной теплоты, но которому абсолютно доверял во всех вопросах, касавшихся театра, повторять имя этой мало известной актрисы? Особенно если она не из Нью-Йорка? Драматург знал и признавал только Нью-Йорк.

И потом мысли его были слишком заняты! В голове у Драматурга постоянно происходило кипение мыслей, они роились и жужжали, как комары, зудели непрерывно, и в часы бодрствования, и даже иногда во время сна. Во многих своих снах он продолжая работать. Работа. Работа! Ни одна женщина на свете была не в силах компенсировать ему это. Лишь нескольким женщинам удалось заполучить его тело, но ни одной — душу. Его жена, долго ревновавшая, теперь перестала ревновать. Он почти не обратил внимания на уход жены из своей эмоциональной и духовной жизни, лишь иногда отмечал про себя, что она стала чаще отсутствовать, навещать родственников.

Когда Драматургу снилась работа, пальцы его так и бегали по клавишам портативной машинки «Оливетти», однако наутро выяснялось, что все замечательные, пришедшие на ум слова, так и остались ненапечатанными. Иногда ему слышались диалоги поразительной красоты и совершенства, но он чувствовал, что не способен переложить их в достойные слова и фразы. Работа была его жизнью, ибо только работой оправдывалось его существование; и каждый час этой жизни вносил, а иногда был не способен внести свой вклад в завершение этой работы.

Присущее Америке середины века сознание вины. Меркантильной Америке, стране потребителей и потребления. Трагедия Америки. Именно через трагедию можно было во всей глубине познать сущность этой страны и ее бытия, а не через комедию, фиксирующую лишь отдельные, незначительные моменты.

10

В продуваемом сквозняками просторном помещении началась читка. Шестеро актеров сидели на складных стульях на возвышении, в полукруге света, отбрасываемого голыми лампочками. Было слышно, как капает вода в туалете, расположенном рядом. В воздухе висели клубы сизого дыма, многие актеры курили и кое-кто из собравшихся в зале — а было там человек сорок — тоже.

Из шестерых актеров только двое были среднего возраста, ветераны труппы, ветераны — исполнители в пьесах Драматурга, и лишь они заметно нервничали. Драматург, обладавший обманчивой внешней сдержанностью какого-нибудь раввина или ученого, был известен своей манерой самым строгим и резким образом критиковать актеров, выходящих, по его понятиям, «за рамки». Не пытайтесь понять меня слишком быстро — то была его любимая, расхожая фраза.