Блондинка в черном парике

– Да, это так. К сожалению, многих людей используют изо дня в день. Пусть не в такой степени, как вас, но все же ими манипулируют. Те, у кого больше власти, те, кто более ловок и сообразителен, или те, у кого больше денег. Постарайтесь не думать об этом. Как я уже сказал, вам это больше не грозит, миссис Брэйнерд.

– Пожалуйста, называйте меня Салли. Не думаю, что после всего этого мне когда-нибудь захочется, чтобы меня связывали с фамилией Брэйнерд.

– Салли. Прекрасное имя. Теплое, забавное и какое-то уютное. Квинлану ваше имя нравится. Он мне говорил, что от звука этого имени у него теплеет на душе и появляется такое ощущение, будто его всегда ждет ваша улыбка. Я-то думаю, что даже нечто большее. Но этого Квинлан никогда не добавлял. Иногда он бывает очень тактичен, во всяком случае, на работе, или, еще точнее, когда он разговаривает со своим боссом, то есть со мной.

На это Салли ничего не ответила.

Сказать по правде, Брэммер и сам не понимал, что это он вдруг разговорился. Как бы то ни было, эта молоденькая женщина, успевшая перенести столько горя, сколько по справедливости ей не должно было бы выпасть и за всю жизнь, понятия не имевшая, как вытягивать из людей информацию, ухитрилась как-то развязать ему язык. И сама она при этом не сказала ни слова.

У него почему-то возникло желание отвести эту женщину к себе домой, как следует накормить и рассказывать ей всякие забавные истории до тех пор, пока она не станет ежеминутно хохотать.

Побуждаемый всеми инстинктами защитника и покровителя, которые пробудила в его душе Салли, он вдруг заговорил о Джеймсе:

– Я знаю Квинлана уже шесть лет. Он великолепный агент, сообразительный, с хорошо развитой интуицией. У него есть нечто вроде шестого чувства, и это много раз помогало ему проникнуть в душу другого человека – или в его мысли. Иногда я сам не был уверен, куда именно. Бывало, мне приходилось его сдерживать, даже кричать на него, потому что он любит выступать в одиночку, а у нас это не поощряется. Агентов ФБР готовят к тому, чтобы работать в команде – разумеется, кроме агентов из Нью-Йорк-Сити и нашего Квинлана из столичного офиса. Но я всегда в курсе, когда он начинает действовать самостоятельно, хотя он, должно быть, думает, что ему удается меня дурачить.

А еще Квинлан очень ловко умеет заставить человека вспомнить то, что глубоко запрятано в его сознании. Если не ошибаюсь, прошлым вечером он проделал это и с вами?

– Да. Хотя, с другой стороны, мистер Брэммер, вы вытянули из меня гораздо больше.

– Хм, это вышло исключительно потому, что Квинлан, так сказать, открыл пробку, – сказал Брэммер, хотя на самом деле был очень польщен. – Он, знаете ли, не только лучший агент в нашем офисе, но и очень одаренный человек. К примеру, он играет на саксофоне. Квинлан – выходец из огромной семьи, расселившейся по всему восточному побережью. Отец Джеймса был одним из лучших начальников, которых знавало наше бюро. Два года назад он вышел на пенсию. Была у Квинлана одна большая ошибка – это его жена, Тереза. Но с этим давно покончено. На некоторое время он затих, «лег на дно» и многое передумал. Но в конце концов вышел из зимней спячки и вполне поправился. А потом встретил вас, и все, на что он теперь способен, – это постоянно улыбаться, то и дело потирать руки и строить планы на будущее. Обращайтесь с ним как следует, Салли.

– В смысле, быть с ним нежной? Марвин Брэммер расхохотался.

– Ничего подобного! Покажите ему, где раки зимуют, заставьте его побегать, не позволяйте ему никаких проделок.

– Проделок?

Брэммер удивленно улыбнулся Салли, потом покачал головой.

– Вы еще мало его знаете. Вот погодите, дайте срок, и увидите сами, когда поженитесь, а может быть, даже до того, как поженитесь. Его отец был в точности таким же. Но у Квинлана есть то, чего не было у его отца.

– Что же это?