Блондинки моего мужа

Тебе можно задавать вопросы, или тебя это будет сейчас травмировать? Впрочем, это тоже вопрос… Честно говоря, не знаю, как подступиться к теме, но подступиться к ней необходимо…

Все в порядке. Я уже успокоилась.

Расскажи нам все. Это очень важно. Мы хотим тебе помочь, но не сможем сделать этого, не зная всех нюансов твоей истории.

“Кроме того, не зная их, мы не сможем разобраться, причастна ли твоя история к происходящему с Георгием” – мысленно добавила я, превращаясь таким образом в нарочно разыгрывающую из себя альтруистку, обманщицу.

Даже не знаю, с чего начать… – гостья замялась. Тут взгляд её упал на сложенный вчетверо альбомный листок, выглядывающий из внутреннего кармана чемодана, – Вот! – Маша протянула листок мне, – Так будет нагляднее. У меня против него тоже кое-что есть!

Решив не тратить время на расспросы, мы с Тёмкой в две пары глаз жадно уставились на листок. Там было напечатано следующее:

“После того, как я убил её, ночами мне стали сниться кошмары. Нет, не труп любимой являлся во снах. Не её бледная, неестественно откинутая назад голова, безвольно повисшая на переломанной шее. Не закатившиеся, но по-прежнему фиалковые, глаза, которые прежде светились иногда завораживающим, бездонным счастьем. Не вывалившийся распухший язык, ныне безобразный, но доставивший мне когда-то столько приятных минут. И даже не страшный, засыпанный мусором, овраг, куда я в конечном итоге бросил труп… Мне снилась скамейка. Злополучное деревянное строение, само бездушное, взялось вымотать всю душу и у меня. Конечно, на следующее утро после убийства, я пытался найти эту скамейку. Но её не было. Представляете? Еще вчера была, а теперь исчезла. Испарилась, улетучилась, сгинула.… Очень осторожно я пытался выяснить у работников парка, куда девался этот деревянный монстр. Все впустую. Переустройство парка. Никчемную скамейку увезли на свалку. Свалок в городе масса. Перерыв парочку, я отчаялся совершенно.

Хочу отдать себе должное. Убийство было совершено в состоянии аффекта. А как могло быть иначе? Ведь я действительно любил убитую. Любил до безумия. Именно оно и толкнуло меня на преступление, когда любимая заявила, что хочет уйти от меня.

Вы бы, может, и не нашли меня никогда, г-н Следователь, если б я не стал писать это письмо. Да я бы и не стал писать, если бы не эта отвратительная скамейка. Ах, если бы её не было! Если бы её вообще никогда не существовало! Всё ведь складывалось так удачно. Официально, в момент, когда моя девушка была убита, я вообще находился в командировке. Отличное алиби. Но скамейка была. Она, грозясь неминуемым разоблачением, является в ночных кошмарах и доводит меня до крайних мер. Не желая жить в вечном страхе быть разоблаченным, понимая, что проклятая скамейка не даст мне покоя, и что Вы рано или поздно доберетесь до неё, я пишу это признание.

Это я убил Аню Алёнову. Я – убийца. Свидетельством тому может служить выцарапанная мною на спинке злополучной скамейки надпись: “Аня Алёнова + Лёня Пёсов = Любовь до Гроба” Как свидетельствуют дата и подпись под этим текстом, выцарапывал я его за полчаса до того, как убил Аню. За двадцать семь минут до того, как она сообщила, что уходит от меня.

С уважением, Пёсов Леонид”.

Это что? – для приличия я еще несколько раз пробежалась глазами по предоставленному тексту и поняла, что запуталась окончательно.

Его признание, я так полагаю, – серьезно проговорила Маша, – Почему-то не отправленное. Может, испугался и не нашел в себе силы сдаться властям? В любом случае, возможно, мне удастся этим воспользоваться.… Пригрожу, что если он не отдаст завещание, то я покажу это признание милиции.

“Ничего себе? Дело тут, оказывается, нешуточное. Убийство! Дай Бог, чтоб исчезновение Георгия не имело к этому Пёсову Леониду никакого отношения.… А может это всё какая-то шутка?” – мысли, наконец, вышли из ступора и начали формулироваться в слова.

Какое завещание? Убитая Лена Алёнова что-то завещала тебе? – я достала блокнот и приготовилась записывать.

Нет. При чем здесь Алёнова? Мне отец завещал, – Маша нахмурилась, обиженная собственной непонятостью. – Я, если честно, даже не знаю, существовала ли эта Алёнова на самом деле. Млжет, это все плоды воображения Кузена. Просто нашла такой вот листик и решила себе на всякий случай забрать. Чтоб, если понадобиться, ярче характер моего кузена проиллюстрировать. Ведь, нормальный человек такого никогда не напишет, правда? Этот листок свидетельствует о крайней гадостности его характера, и может пригодиться, захоти я устроить Кузену какие-нибудь неприятности… Пусть милиция разбирается, с чего это Леонид Пёсов стал такое писать. Даже если он никого не убивал, по инстанциям всё равно затаскают.

С чего? – Тёмка вмешался в разговор так, будто понимал о чем идет речь. Впрочем, скорее всего, сосед просто делал компетентный вид, чтобы не показаться гостье глупым, – Такой листок кто угодно может на компьютере напечатать. Это – не улика. И даже не повод к размышлению. Если об убийстве Алёновой дело не возбуждено, конечно…