Блудницы Вавилона (Whores of Babylon)

К несчастью, Алекс расстался с Гуптой, так и не рассказав ему о визите к царю Александру. Не зная о том, что произошло во дворце, как мог индиец помочь ему?

И еще одно. Если Аристандр не предусмотрел вариант с порабощением, то как он воспримет известие о том, что из Вавилонской башни Алекс отправился прямиком в дом Фессании? (Если, конечно, узнает об этом!) Не заподозрит ли Алекса в двойной игре? Не сочтет ли его рассказ о кассете частью хитроумного плана Фессании?

Нет, вряд ли, ведь пролилась кровь! Погибли люди! Впрочем, смерть мелких игроков могла быть приемлемой платой в доброй вавилонской интриге.

Но можно ли считать мелким игроком Мориеля? Сам цирюльник по крайней мере с таким мнением наверняка бы не согласился. А вот Фессания… Это ведь ее он имел в виду, когда говорил о клубке змей.

– Вот и умник! – сказал подручный Пракса. – Веди себя достойно и благоразумно. Смирись. Не проклинай богов. Копи денежку и не ленись. Не суй нос куда не следует. Не ковыряй в зубах на людях.

Алекса вели в рабство.

Путь до дома в северном конце улицы Писцов, около стены храма Мардука, занял не больше пятнадцати минут. Сама улица Писцов считалась престижным районом и вела к вратам Борсиппа. Если бы дома помечались номерами, дом Фессании значился бы под первым.

Глухие, с острыми зубцами стены поднимались на высоту трех или четырех этажей. Соседние дома по обе стороны улицы Писцов тоже отличались большими размерами, 1-го следующие постепенно, от крыши к крыше, уменьшались, что создавало любопытный эффект: улица выглядела более длинной, чем была на самом деле. Стоявшие в конце ее врата Борсиппа находились, казалось, на самой точке схода, где-то рядом с бесконечностью.

Да, действительно номер один.

– Кто отец Фессании? – спросил Алекс.

– Для тебя она – «моя госпожа», – поправил его Пракс. – Привыкай к новому обращению.

– Ладно. Так кто отец госпожи Фессании?

– Во плоти он здесь не живет, – сказал Пракс, когда они прошли через ворота, охраняемые чернокожим привратником. – Так что об этом не беспокойся.

– Не живет во плоти? Он что, умер? Его сопровождающие рассмеялись.

Как обычно, окна выходили во двор со всех сторон. На постоялом дворе их закрывали занавески из плетеного тростника, здесь же отверстия в стенах не только имели деревянные рамы, но и были завешены вавилонскими шторами из вощеного тростника, соединенными таким образом, что их можно было сворачивать и разворачивать. Во дворе нашлось место пруду с рыбой, трем финиковым пальмам и смоковнице, а также айве и многочисленным горшочкам с красными и дамасскими розами, поливкой которых занимался слуга. Поскольку дом располагался на западной стороне улицы, правая часть двора в этот час томилась под солнцем, тогда как остальная пребывала в тени, и в этой тени сидел на каменной скамье рядом с раскрытым ящичком дремлющий старичок.

Подойдя ближе, Пракс потряс старика за плечо. В ящичке лежали маленькие свитки папируса, пузырьки с цветными красками, кисточки и набор иголок.

Появление Алекса не прошло незамеченным, и из окон на него уже посматривали любопытные. Две женщины в ответ на его взгляд глупо захихикали. В другом окне появилась и исчезла девичья головка. Служанки. А вот и Фессания, в окне третьего этажа. Алекс замахал ей рукой, и Пракс тут же ударил его по пальцам. Фессания продолжала смотреть.

– А? Что? А… Наконец-то, – проворчал старик. – Становись-ка, парень, на колени. – Алекс нехотя подчинился. – Немного поближе! Не вытягивать же мне руки!

– Что ты собираешься делать?

– Нанесу татуировку, что же еще? Львиную голову. Красным и синим. Знак этого дома. На левую щеку.

– На мою щеку?

– Таково желание госпожи Фессании. На щеке будет чуточку побольнее, чем на лбу, но я постараюсь не задеть главные нервы. Когда выкупишь себе свободу, приходи ко мне снова – выведу. Почти ничего не останется. А вот если сбежишь и тебя поймают, тогда уж поставят клеймо, а его никакой кузнец не сведет.

Мастер порылся в ящичке, нашел то, что искал, и, приложив трафарет к щеке Алекса, взял угольную палочку.

– Займет час, не больше.

– И не шевелись, – предупредил Пракс. – У меня другие дела, но за тобой присмотрит Аншар.

– Горшок слушается горшечника, – заметил его долговязый темнокожий напарник. – Ты же не хочешь получить иголкой в глаз.

На рисунок ушло несколько минут, после чего Алексу пришлось еще час стоять на коленях, пока старик неторопливо прокалывал дырочки в его щеке и втирал подозрительно похожую на яд смесь кобальта с кадмием. Кровь стекала по подбородку вместе с потом, и мастер периодически вытирал ее грязной тряпкой. Наблюдала ли за процессом Фессания, Алекс не знал. Иголки, казалось, проникали в нервную систему головы, словно старик снимал копию его мозга.

Наконец все закончилось. Мастер вытер иголки все той же тряпкой, убрал инструмент в ящик и, насвистывая под нос, удалился.

Алекс попытался подняться с колен, но Аншар положил тяжелую руку на его плечо.

– А теперь сделаем тебе стрижку раба.