Блуждая в тумане

– Страсть? Потянуло на молоденьких? – тем временем продолжала Ольга.

– Возможно, но подвергать опасности дело всей своей жизни из-за какой-то бабы?

– На него это непохоже, – Ольга звучно выдохнула дым, и Мария легко представила облако, обволакивающее стройную фигуру администратора.

– По правде говоря, – произнес Виктор Андреевич, – мне осточертело играть роль психолога. Рано или поздно она все равно все вспомнит. Память уже возвращается. Пока она жива, мы в опасности.

Мария похолодела. Это галлюцинации или кошмарный сон. Сейчас она откроет глаза и окажется в своей уютной квартире на Гарькавого. Нальет кофе, сядет на диван и включит «Дискавери». Так и будет. Иначе и быть не может.

Но реальность пугающе звонко проникала в ее сознание: «Пока она жива, мы в опасности».

Ольга тем временем заговорила чуть тише, так, что Марии пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.

– Слушай, я могу вколоть ей «веронал», и она хорошенько проспится…

Она сделала паузу и уже шепотом медленно добавила:

– А могу совершить ошибку и перепутать лекарства.

Наступила тишина. Мрачная и пугающая. Мария буквально увидела себя с аккуратным и неброским макияжем и навеки закрытыми глазами. Она судорожно начала вспоминать слова «Отче наш»: так ее учил отец действовать в критических ситуациях, но, как назло, память снова подводила. Она не помнила ничего дальше первых трех строчек.

А потом ее словно оглушило. Казалось мир вокруг взорвался. Мария не помнила в какой именно момент открыла глаза. Может, когда прозвучал этот грохот или когда вспоминала молитву, но сейчас она в панике оглядывалась по сторонам. Попыталась приподняться, а сил хватило только на то, чтобы скатиться на пол. Мария больно ударилась локтем, и нервные окончания моментально взвыли. Она приподнялась на колени и поползла вперед. Мир молчал. Она даже не слышала биения собственного сердца. Возникла нелепая мысль: «Может я умерла?» Но телу не нравилась подобная версия, и оно упорно продолжало ползти, пока руки не наткнулись на блокнот. Взгляд пробежался по кислотно-зеленой обложке и замер на узловатых пальцах, безжизненно лежащих на полу. Как в замедленной съемке к Марии постепенно приходило осознание того, что эти пальцы больше не сожмут шариковую ручку, не сделают ни единой записи в толстом блокноте и больше никогда не поправят съехавшие очки в золотистой оправе.

И вместе с тем пришло осознание, что нужно бежать.

…

Она не помнила, как переступила через бездыханное тело Ольги, как вышла из кабинета, как бродила по улице под проливным дождем. Не слышала, как огромные капли стучали по асфальту, и сигналили водители на дороге. Не чувствовала холода, хотя и дрожала всем телом, и не видела мужчину, идущего следом за ней от медицинского центра до самого дома. В голове была пустота словно после тщательной работы пылесоса. Исчезли абсолютно все мысли, все чувства.

Она на автомате добрела до дома, зашла в подъезд и вызвала лифт. Пока, скрипя всем своим нутром, лифт поднимался на третий этаж, Мария рылась в сумочке, которую каким-то чудом догадалась забрать из кабинета. Ее пальцы что-то судорожно искали. Разум не смог бы ответить что именно – действовала мышечная память. Наконец упаковка с пустырником оказалась в руках. Мария разжевала таблетку так же на автомате и вышла из лифта.

Только оказавшись в квартире, она начала приходить в себя и первое чувство, ожившее внутри, оказалось страхом. Нужно бежать, но куда? Мысли в голове путались, и все вокруг казалось нереальным, будто это и не она вовсе только что стала невольной свидетельницей убийства. Перед глазами всплывали образы Виктора Андреевича и Ольги. Неужели кто-то безжалостно прервал их жизни? Но кто и почему? И почему она сама все еще жива, и что если убийца уже ожидает за дверью? Она медленно на цыпочках добралась до прихожей и мельком, дрожа всем телом, взглянула в глазок – никого. Может Бог даровал ей жизнь? От этой мысли стало чуть спокойнее, но ненамного и вместо того, чтобы бежать, куда глаза глядят, Мария подобно промокшему напуганному зверьку забилась в угол дивана и сидела так до тех пор, пока не затекли ноги. Жуткий страх все еще сковывал и тело, и душу, а в голове было так много вопросов. Что все-таки произошло в кабинете? Что творится с ее памятью? Что вообще творится с ее жизнью? Вопросы, вопросы и ни единого ответа. Если бы хоть одна живая душа могла ей помочь, но обратиться было не к кому. Друзья, окружавшие ее после аварии, казались ненастоящими, и она их совершенно не помнила, а поэтому старалась любезно отказываться от любых предложений о встрече и редко отвечала на их звонки. Ни к кому из них она точно обратиться не могла. Мать умерла, когда Мария была подростком. Отец скончался больше двух лет назад. Он умер от какой-то болезни. Она попыталась вспомнить название и в голове промелькнуло какое-то имя или фамилия, что-то немецкое. У нее возникли ассоциации с коровами. Не понимая причину, она ухватилась за эту внезапную мысль, надеясь, что в ней кроется подсказка.