Куф дважды перечел это письмо и в третий раз прочел его вошедшему к нему в эту минуту Гриффину.
Оба остались довольны, и Гриффин попросил позволения взять шлюпку и съездить на место пожара, чтобы посмотреть, не осталось ли чего-нибудь от погибшего корсара.
— Я велю спустить мою гичку, и мы отправимся вместе, — отвечал капитан. — Винчестера мы не будем беспокоить, пусть еще отдохнет со своей раной. Я полагаю, что лучше было бы не тревожить адмирала сообщением действительного числа наших убитых и раненых, как вы находите?
— Вы совершенно правы, капитан, к чему пунктуальная точность!
— Вот именно. А относительно женщин, можно допустить, что их там было до двадцати человек? А?
— Этого я не знаю; но, подъезжая к люгеру, я слышал один женский голос, и весьма вероятно, что их там была не одна; к тому же судно было переполнено людьми, они как рой пчел высыпали на палубу, и я ясно видел лицо Рауля Ивара, когда его осветило пламенем. Я мог бы убить его одним выстрелом из ружья, но подумал, что это было бы неблагородно.
— И вы были правы! — заметил Куф.
Затем они вышли на палубу, спустились в приготовленную гичку и велели себя везти к месту предполагаемой гибели люгера.
Здесь они изъездили все вокруг и не нашли никаких следов «Блуждающего Огня».
В этом не было ничего удивительно, так как «Блуждающий Огонь» в это время спокойно стоял на якоре в Бастии, его матросы водворяли новую мачту взамен поврежденной, а Карло Джунтотарди, его племянница и Рауль Ивар поднимались по главной улице этого города, подобно Порто-Феррайо построенного на горе, и не боялись ни английских фрегатов, ни брандеров и никаких других опасностей. Но все это было совершенно неизвестно капитану Куфу и его помощнику, которые давно уже практиковали привычку самодовольного самовосхваления после каждого совершенного ими поступка, и они, — конечно, не без основания, — считали славного корсара окончательно погибшим.
Куф любил охоту, а потому он взял с собой ружье, рассчитывая воспользоваться ожиданием западного ветра и высадиться на берег пострелять в прибрежных болотах. После двух-трех часов бесплодных поисков остатков люгера он сообщил свой план Гриффину.
— Тут должны водиться бекасы в этих болотах, Гриффин, и я думаю денька через два, когда спадет лихорадка, Винчестер будет не прочь полакомиться кусочком дичи. И теперь как раз время бекасов!
— Но еще вероятнее, капитан, что несколько человек со сгоревшего корсара спаслись на обломках и скрываются на берегу, — отвечал Гриффин. — Они, может, высматривают наши лодки и все вооружены длинными ножами; с ними было бы более чем нежелательно встретиться, хоть будь их только трое-четверо.
— Может быть, вы и правы, Гриффин, и я отказываюсь от своего намерения. Вернемся на фрегат.
Через полчаса гичка уже прикреплена была на своем обычном месте, а три часа спустя на фрегате подняли паруса, и он двинулся в путь. Всю ночь «Прозерпина» медленно подвигалась вперед. Капитан Куф по своему обыкновению распорядился, чтобы его разбудили, чуть станет светать — в то военное время ему необходимо было собственными глазами убеждаться в том, чем одарила их ночь. Так и теперь он стоял на палубе, когда к нему подошел Гриффин. После обмена обычными приветствиями капитан сообщил лейтенанту, что намерен зайти в городок Порто-Феррайо, чтобы сообщить любезному вице-губернатору Андреа Баррофальди об участи «Блуждающего Огня»; оттуда он предполагал уже прямо отправиться в Ливорно, где мог отправить заготовленное письмо адмиралу Нельсону.
— Парус! — крикнул сторожевой.
Капитан и Гриффин разом обернулись.
— С какой стороны? — спросил капитан.
— Вот за тем островком. Это люгер и как две капли воды похож на тот, что мы сожгли прошлой ночью, — отвечал Бен Браун, матрос, обладавший самым острым зрением.