Боевой амулет

А Верещагин продолжил, придав логическую завершенность провокационной версии:

– Шахиды погибли. И кто теперь определит, кто их за руль грузовиков посадил.

– Верно, – негромко откликнулся Бойцов.

В середине свитка лежала отпечатанная на глянцевой бумаге фотография. Фотографию, судя по размытому контуру, пересняли с видеопленки.

Верещагин поднес снимок к глазам:

– Фейсал?

Спецназовец утвердительно кивнул:

– Он самый.

– Бороды не носит? – продолжая рассматривать изображение молодого человека, одетого в полевую форму, спросил Верещагин.

– Сбрил.

– Он же ваххабит! Положено мочалку до пупа отрастить.

– Борода у него слишком жидкая росла. Свои же смеялись.

Верещагин повнимательнее рассмотрел черты человека, причастного к взрывам. В лице его, вполне обычном и даже заурядном, при более внимательном изучении угадывалась звериная жестокость. Тонкие, плотно сжатые губы и выдающийся вперед подбородок говорили об упрямстве и презрении к окружающим. Этот парень явно считал себя высшим существом.

Верещагин положил фотографию на стол и машинально, словно стараясь очиститься от грязи, потер ладони:

– Над таким посмеешься…

Не очень веселое застолье продолжалось еще довольно долго. Небо над расположением полка успело налиться ночной чернотой, которую не могли рассеять ни фонари возле КПП, ни редкие неяркие звезды. На плацу состоялся развод, и солдаты отправились заступать в караул. Здесь, в отличие от частей, расположенных в глубине России, караул приходилось нести с полной отдачей сил, реагируя на каждый шорох, на каждую тень, мелькнувшую за кустами. Потому что иначе с поста можно было вернуться в цинковом гробу или навсегда исчезнуть в черноте чеченской ночи.

Прощание друзья затягивать не стали. Добыв из запасов медика порцию спирта, отличавшегося от шведской водки особой забористостью и резким запахом, они выпили на посошок, покурили на воздухе и двинулись по направлению к КПП, возле которого Бойцова ждала машина.

По пути спецназовец с легким укором произнес:

– Ты завязывай расслабляться. Тебе не идет опухшая физиономия.

В другой ситуации Верещагин мог бы изобразить оскорбленную невинность. Но он и сам чувствовал, что период залечивания душевных травм затянулся. Поэтому он покорно согласился:

– Слушаюсь, товарищ майор, – и невпопад добавил: – Когда теперь встретимся?

– Кто знает… – задумчиво отозвался спецназовец.

Глава 6

Как известно, беда не ходит одна.

Утром капитана Верещагина вызвали к командиру полка. Уже с порога он определил – «дед» явно не в духе.

Полковник Дронов сидел за столом. Перед ним лежал чистый лист бумаги и россыпь карандашей. Выбрав один, полковник вставлял его в маленькую, почти невидимую в его широких ладонях точилку и быстро проворачивал несколько раз. Грифель, не выдержав напора, ломался. Полковнику приходилось точить карандаш снова. Постепенно на листе росла горка стружки, перемешанной с крошками грифеля.

В полку все знали эту особенность Дронова – снимать стресс таким странным занятием. Некоторые объясняли это последствием тяжелого ранения, полученного на первой чеченской войне. После ранения Дронова хотели комиссовать из армии по состоянию здоровья. Он добился встречи с министром обороны.

В качестве аргумента он привел только один довод:

– Когда с чеченцами по второму кругу начнется, вы снова необстрелянных людей в это пекло пошлете?

Генерал армии и личный друг президента, повинный в бездарном штурме чеченской столицы, налитыми кровью глазами посмотрел на Дронова. Но неожиданно что-то в нем переломилось, кровь схлынула обратно, в проспиртованные внутренности.

Министр, стараясь не смотреть на посетителя, медленно процедил:

– Наглости тебе, десантник, не занимать. Но этим ты меня не удивишь. Я ведь тоже голубой берет носил. И училище мы одно и то же оканчивали. А сепаратистам мы хороший урок преподали, – без всякой уверенности добавил министр обороны, чтобы затем сухим официальным тоном закончить беседу. – Ваша просьба будет рассмотрена. Можете быть свободны.

Что-то шевельнулось в душе бывшего десантника и тогдашнего царедворца, носившего шитые золотом погоны генерала армии.

По личному указанию министра обороны была проведена повторная медкомиссия. На сей раз группа светил от медицины сочла возможным смягчить диагноз. А дальше служба Дронова пошла по накатанной колее. Боевому офицеру, не рвавшемуся за чинами и наградами, дали возможность отучиться в академии, послужить начальником штаба полка. С этой должности он ушел на повышение и принял под свое командование полк.

Войдя в кабинет, Верещагин, как положено, отрапортовал:

– Товарищ полковник, капитан Верещагин по вашему приказанию прибыл.

Комполка аккуратно свернул лист со стружкой, а карандаши одним махом ладони сбросил в выдвинутый ящик стола.

– Садись, капитан, – с явной усталостью в голосе произнес Дронов.