Боевые монтеры

– Кому? – спросил Стеценко.

– Штаб-сержанту. Который с фингалом.

Через липкую и черную ночь вел механизированную колонну бригадный генерал Херсонский. Лязгали гусеницы и рычали боевые машины. Херсонский сидел на броне. Смотрел вперед и пытался отделить ночь от плевел. Странные вещи происходили в крепкосколоченной голове бригадного генерала. Чем ближе его физическое пообмякшее с годами тело перемещалось к зеленому озимому полю, тем дальше уносились его не по статусу балаболистые мысли. Снова и снова зачем-то пытался совместить в себе Херсонский вещи не совместные. Краснознаменное Казанское высшее танковое и его сегодняшняя чужестранная генеральская бригадность. «Кроком руш» вместо «Шагом марш». От всего это беспокойства начинался такой душевный зуд, что расчесать ее эту душу хотелось до красна и в лоскуты. А так иногда хотелось понятности. Ментальной ясности, если угодно. Ответа хотелось на главный по эту сторону Збруча вопрос. Что важнее звезды в небе или на плечах? К внутренней несуразице добавилась неудобица внешняя. Бригадный генерал Херсонский собственными глазами увидел как порвалась тяжелая, южная ночь и пролился на землю поток обжигающего белого света. Херсонский почуял опасность и мгновенно вернулся в привычный режим бригадного генерала. Внезапный свет внезапного уличного фонаря не сулили ничего хорошего да и плохого тоже. Речь шла о чем-то большем. Херсонский услышал знакомый звук и увидел как толстый ствол рыжего огня поднимает вверх башню головного танка. Замыкающей 64-ке повезло не так впечатляюще, но тоже здорово. ПТУРы отработали по бортам и экипаж в полном составе полез наверх прямиком под колючие автоматные очереди. Взрывом своротило бронированную скулу командирского БРДМа и Херсонский упал в низ на землю. Потащил из кобуры затрофееный под Ирпенем Стечкин и расстрелял обойму во все стороны света. Ничего не изменилось. Ни тактически, ни стратегически. Разгром колонны продолжился. Запылали МТЛБы и запрыгали в сполохах жаркого огня испуганные тени. Спрятавшись за БРДМ-кой Херсонский лихорадочно искал в разгрузке запасную обойму. В суматохе он не услышал как попал в котел наступившей тишины.

– Эй! Живые есть! – громко крикнул Филоненко. Херсонский справился с обоймой, но промолчал.

– Живые, говорю, есть? Выходи к фонарю.

Херсонский оглянулся. Он остался один.

– 5 минут у вас. – это Руденко подключился. – Некогда нам. Завтра на работу. Людям свет нужен.

Загрустил бригадный генерал Херсонский. Пригорюнился. Проклял себя про себя за то, что связался когда-то с цирковыми.

– Выхожу. Не стреляйте.

Херсонский со вздохом оторвался от борта БРДМа и пошел медленно мимо жарких пожаров в сторону обжигающе-белого света. Пока шел, думал: « Не получилось. Не вышло. Кроком руш или Казанское высшее танковое… Поженить не вышло».

Херсонский встал ровно в центр светового круга.

– Повернись-ка, сынку. – услышал генерал из темноты. Он повернулся, пожал плечами и поднял Стечкин. В световой круг ударили сразу с нескольких сторон Филоненко, Стеценко, Руденко и Пальцапупа.

– Вроде важный какой-то. – сказал Руденко. Монтеры обступили лежащего на земле и мертвого Херсонского.

– Вроде опоздали мы, мужики. – подметил Пальцапупа и забрал из все же теплой руки генерала теперь уже его трофейный Стечкин.

Общую могилу выкопали на обочине в отсветах недавнего боя. Из двух штакетин Стеценко соорудил наскоро крест.

– Был генерал и нету. – сказал Петрьов. Вместе с Селезньовым он укладывал своих мертвых побратимов в неглубокую яму.

– А ты есть. – то ли спросил то ли утвердил Пальцапупа.

– А я есть. – подтвердил Петрьов.

– Тогда не стой стилбом. Дуй за лопатой. Кроко-ом руш!

Петрьова и Селезньова оставили там же на обочине.

– Потому как- рассудил Филоненко. – Они и так навсегда пленные.

А вот пограничный столб с позолоченным тризубом забрали с собой в фургон.

– Мы его, придет время, где надо и кому надо воткнем. – сообщил Пальцапупа коллегам и все с ним согласились.

Ремонтерка проехала Барашки Малые и повернула направо. Филоненко, Стеценко, Руденко и Пальцапупа ехали на юг. Зажигать свет и тушить свет. Много-много недоделанной работы осталось у луганских боевых монтеров.