Бог есть

- А не надо знать, чтобы верить, - чуть повышая голос, заговорил Ваня. - Все эти споры, аргументы, доказательства, знания - это всё материально, не духовно. Вот и ты мне говорил когда-то: “Я не верю, я знаю!” и гордился этим. А я вот не знаю, а верю. Какая мне разница, как выглядит эта высшая сила: как дедушка на облачке или как чёрная дыра. Какая мне разница, как она называется: Бог, природа, ноосфера… Главное, что она есть, и она работает. Тебе не надо обладать способностью видеть воочию гравитационные поля, чтобы знать, что, прыгнув с крыши, ты упадёшь вниз, а не вверх. Вера и знание - это разные вещи.

В этот момент мы подошли к Иванычам, и Ваня ненадолго отвлёкся на них. Он решил продемонстрировать им старую как мир игру: поставил сына спиной к себе на небольшом расстоянии и, приготовившись его подхватить, велел упасть плашмя назад. Первая попытка не удалась: поскольку сын не видел, что у него за спиной, он испугался и вместо того, чтобы упасть на руки отца, просто с размаху сел задницей на землю. Со второй попытки он упал как надо, но, постеснявшись попасть в объятия своего нового, недостаточно знакомого, папы, увернулся и вновь оказался на земле. С третьей попытки всё получилось, и это доставило радость обоим. Я рассчитывал, что теперь мы с Иваном продолжим разговор, но он занялся вторым сыном. Тот был несколько старше, и у него почему-то выходило хуже. Трёх попыток было недостаточно. Он всё время оборачивался назад, чтобы удостовериться, что его подхватят, от этого терял равновесие и падал на землю. Отец настойчиво объяснял ему правила игры:

- Пойми! Я же всё время у тебя за спиной, хоть ты меня и не видишь. Ты падаешь не потому, что я тебя не ловлю, а потому что не веришь мне. Если ты будешь меня видеть, будешь знать, что я здесь стою, весь смысл пропадёт. Ты должен полностью довериться, тогда не упадёшь.

Тут Иван, разгорячённый игрой и общением с детьми, повернулся ко мне и, не меняя тона, как будто обращался к ещё одному сыну, крикнул:

- Понимаешь? Если веришь - не упадёшь!

И что-то в его голосе было такое, что всё, известное мне до сих пор, всё, что так долго копилось, что мы обсуждали, о чём спорили, всё это сложилось в единую картинку, и маленький процент сомнения, который, как мне казалось, должен быть в каждом человеке, исчез.