Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

— Это же смешно, — тараторил он высоким голоском. — Звонят: забронируй место для приезжающего товарища, для вас то есть. А я могу всю базу забронировать. Главный турист — студент — уже учится. Осень. Пусто. Живите, где хотите. Не нравится коттедж, идемте в отель. Будете там единственным жильцом на двух этажах.

— Лучше здесь, — сказал я и прошел в комнату.

— Прекрасно! — воскликнул директор. — Оставьте тут портфель, и я покажу вам, где у нас столовая, библиотека и прочее.

Директор предложил мне пообедать вместе с ним. Мы сидели на застекленной веранде, и нам подавал сам старшин повар — еще совсем молодой, но нездорово пухлый парень.

— Кулинар с дипломом, — сказал о нем директор. — Пришел из техникума общественного питания. Теорию, черт его возьми, знает, с практикой — дело хуже.

Когда я сказал директору, что обед мне понравился, он немедленно вызвал из кухни повара.

— Костя, наш гость хвалит обед, — сказал директор. — Его похвала стоит недешево — человек едал в Европе и даже в Америке.

Директора позвали к телефону.

Повар попросил меня записать отзыв в "Книгу жалоб и предложений".

— Очень прошу вас, — сказал он, краснея. — К Октябрьским праздникам у нас будет премирование, а при этом учитывается каждый положительный отзыв. А тут как раз один нервный ни за что ругань записал. Прошу вас.

— Что надо писать?

— Ну, что вам понравился обед… — ответил он.

Я написал: "Обед мне очень понравился, был вкусный и сытный". И подписался.

До вечера я гулял по аллеям парка и вспоминал. И будто земля, по которой я ходил, стала подсказчиком — никогда до этого детство не вспоминалось мне так отчетливо и с такими подробностями. Оно неудержимо влекло меня к себе, вызывая какую-то радостную тревогу — у меня было такое ощущение, будто там, в прошлом, меня ждет что-то неожиданное и очень-очень важное.

Когда стало смеркаться, я вернулся в домик и лег. Но заснуть не смог. Я снова вышел в парк. Он шумел, как морской прибой. Разгулявшийся к ночи ветер нагнал низкие черные тучи, они быстро летели над самыми верхушками деревьев. Накрапывал дождь. Темная аллея привела меня к арке, на которой ветер трепал плакат: "Добро пожаловать!" Я вышел на шоссе, которое черной рекой лилось в обе стороны. Слева возникло качающееся сияние, оно быстро светлело, в центре его возникли два мигающих глаза — с воем и грохотом пронесся громадный грузовик, обдавший меня теплом и горьким запахом солярки. Я смотрел, как таяли в темноте его красные огни.

Тревога не проходила…

ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЛ ЮРИЙ КОРОБЦОВ

С момента его прибытия на аэродром Шонефельд в Берлине он находился под непрерывным наблюдением сотрудников государственной безопасности.

Нужно было посмотреть, как он поведет себя, оставшись один. Не предусмотрена ли встреча с кем-нибудь на аэродроме? Наконец, немаловажно было выяснить, снабдила ли его разведка советскими деньгами.

Все шло по плану, и только знакомство Коробцова с летевшим в Новосибирск каменщиком произошло случайно.

Наблюдение за Юрием продолжалось в поезде и потом в Ростове.

И когда он наконец заснул в коттедже турбазы, в одном из кабинетов городского управления безопасности зазвонил телефон. Звонок разбудил капитана госбезопасности Рачкова, который сопровождал Юрия в поезде. Звонил лейтенант Сорокин — в этот вечер он вел наблюдение за Юрием.

— Сейчас Коробцов, наверное, спит, — докладывал лейтенант. — Час назад он вышел из коттеджа и направился на шоссе. Стоял там около сорока минут. В книге отзывов столовой он по просьбе повара сделал благодарственную запись. Так что мы имеем образец его почерка и автограф. Десять минут назад я сдал пост лейтенанту Губко.

— Спасибо. Идите спать. — Капитан Рачков положил трубку, подумал и, снова взяв трубку, заказал Москву.

Его соединили через несколько минут.

— Дмитрий Иванович? Рачков говорит. Ничего существенного. Сейчас спит. Завтра за ним на турбазу приедут заводские ребята. Как условлено, они знают лишь его официальную легенду и поэтому искренне хотят сделать все, чтобы он почувствовал себя в бригаде, как в родной семье. С завтрашнего дня он уже будет жить вместе с бригадой в заводском общежитии… Хорошо… Спасибо.

Там, в Москве, майор Храмов положил трубку и прошел в кабинет полковника Игнатьева. Доложив о разговоре с Ростовом, он сказал:

— А может, не тянуть, взять его, пока он не совершил преступления. А после устроить на тот же завод.

— А если он не даст показаний? А если ему вдобавок дана явка в Ростове? — спросил полковник и, не дождавшись ответа, продолжал: — Нет, нет, мы поступаем правильно во всех отношениях. Во-первых, случай не стандартный. Мы знаем, что они готовили его в одиночку. Но мы не знаем, как для него организована связь. Это надо установить. Во-вторых, наша операция — это еще и борьба за душу Коробцова. Противники решили, что они вырастили послушного робота, говорящего по-русски. Наша задача — предпринять все от нас зависящее, чтобы Коробцов сам понял, что с ним произошло. В этом — идеологическая сущность нашей операции.

3