Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

Итак, мне уже 15 лет. Был ли я тогда верующим? Да, был. Даже теперь, оглядываясь на этот осенний день, я должен сказать: да, я тогда в бога верил. Правда, вера моя была несколько своеобразной, если можно так сказать, личной, мной придуманной, и она была далека от внешних атрибутов церковного порядка. Я избегал произносить про себя само это слово «бог». И, наконец, я не испытывал никакого трепета перед священнослужителями, видел в них обычных людей, в том числе и очень плохих. Чего стоил один отец Санарио!.. Но я верил в высшего судью, хотя самонадеянно считал, что судья этот живет во мне. Он как бы моя собственная совесть. Но, по-моему, это не меняло положения, ибо главное было в том, что я верил во власть какой-то высшей силы. Ведь не случайно сказал отец Кристиан, что верой я подготовлен к коллежу лучше других…

В конце аллеи показалась машина. Нет, это не за мной, это приехал директор, господин Лаше. Он поставил машину под навес и, видимо вспомнив, кто я, вернулся.

— Ты сегодня от нас уезжаешь?

— Да, господин директор. Я жду машину.

— Ну что ж, смотри не подведи там своего наставника отца Кристиана.

— Постараюсь, господин директор.

Господин Лаше неожиданно рассмеялся:

— Постараешься подвести? Видишь, как надо следить за точностью речи.

— Я постараюсь не подвести отца Кристиана, — послушно уточнил я.

Господин Лаше с любопытством взглянул на меня:

— Ну что ж, ну что ж, и среди русских встречаются способные люди. Может, ты такой и есть. Старайся. — Он сделал пухлой ручкой неопределенный жест и исчез в подъезде.

Наконец приехала «моя» машина. Это был новенький фордовский «пикап». За рулем сидел парень в красивой кожаной куртке на «молнии» и в берете, сдвинутом на ухо. В зубах у него торчала сигарета. Лихо развернувшись возле самого крыльца, он остановил машину и обратился ко мне:

— Эй, белая головка, не знаешь, кто тут едет в нашу богадельню? — Он щелчком зашвырнул сигарету на крышу крыльца.

— Если речь идет о коллеже при монастыре, то ехать должен я, — сказал я с достоинством.

— Тогда чего сидишь? Тащи свои чемоданы! — крикнул парень.

Я показал ему на лежавший рядом со мной маленький узелок.

— Я вижу, ты здесь не разбогател, — громко засмеялся парень.

Машина пронеслась по приютскому парку и вылетела на шоссе.

— Как тебя зовут? — спросил шофер.

— Юрий.

Он удивленно повернулся:

— Юрий? Что это такое?

— Русское имя.

— Ты русский? — Парень резко сбавил скорость.

— Да, русский.

— И будешь учиться в нашей монастырской богадельне?

— Да.

— Зачем это тебе? — Он еще раз удивленно посмотрел на меня. — Русский в монастыре! Сенсация! Убей меня молния — сенсация! — Он прихлопнул ладонью по рулю. — Значит, Юри?

— Да.

— А меня зовут Пауль. Но зови меня, как все в богадельне, — Пепе!

— Хорошо, Пепе.

— А как же ты — русский — попал сюда?

— Длинная история. Я с мамой приехал в Германию Когда еще война была.

Пепе прищелкнул языком и произнес слово, которого я тогда не знал. Позже я его узнал — "перемещенные".

— У вас хорошо? — спросил я.

Пепе рассмеялся:

— Мне — хорошо. Я вожу из города продукты и почту. А вот вашему брату — не очень. Я еще ни одного не знал, которому наша богадельня пришлась бы по вкусу. Но ты же русский. Может, это как раз по тебе? — Он снова стал смеяться.

Минут десять мы ехали молча. Потом Пепе спросил:

— И у тебя больше нет никакой родни?

— Никакой.

Пепе посмотрел на меня сочувственно:

— Тогда тебе будет плохо!

— Почему?

— Тебе же некуда удрать из богадельни, когда каникулы. Потом ты, наверное, идешь по благотворительным подачкам?

— Что это такое?

— Очень просто. Почти все воспитанники содержатся у нас за счет своих родителей. И, надо сказать, эти родители имеют немалые деньги. Папы делают аферы, а своих сыновей отправляют в богадельни замаливать их воровские грехи. Неплохо придумано, как откупиться от всевидящего бога! А? — Пепе захохотал, но, увидев, что я не поддерживаю его шутку, продолжал: — А есть еще два-три несчастных, которых учат за деньги, пожертвованные верующими. Могу дать тебе совет: корчи из себя смиренного! К нам то и дело приезжают те самые — с деньгами. Иногда берут в свои семьи воспитанников коллежа. Так они обожают смиренных. Не дальше как весной одного у нас забрали не куда-нибудь — в Париж! Взял его богатый ювелир. Выбрал за смиренный вид. А парень-то на самом деле воришка, каких поискать, — в прошлом году обчистил шкафы у своих товарищей. Все знали — он. А улик никаких. Так что давай посочувствуем ювелиру. Аминь! — снова засмеялся Пепе.

Впереди показалась высунувшаяся из-за леса островерхая башня монастыря.

— Гляди, наша богадельня! — крикнул Пепе.

Мы въехали в редкий лесок, который незаметно перешел во фруктовый сад. Под машиной громыхнул ветхий деревянный мостик, блеснула речушка. Поворот — и Пепе рывком остановил машину перед низким каменным домом, в котором окна были узки, как бойницы.

— Здесь канцелярия, — сказал Пепе. — Иди. И не забудь — корчи смиренного. Аминь! — Он комично сложил ладони, ткнул ими себе в нос и захохотал.

Я перешагнул через каменный порог и очутился в темном и сыром коридоре…