Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

Меня поселили в маленьком отеле, в сорока километрах о- города Эссен, в гарнизоне американской воздушной армии. Отель летчики называли "Раем для женатых". Когда к кому-нибудь из них приезжала из Америки жена, ей предоставляли номер в этом отеле. Но сейчас здесь не было никого — я две недели прожил в пустом доме. Так как покидать гарнизон мне было запрещено, я только и делал, что сытно ел, спал, сидел в баре или часами глазел на самолеты.

Однажды утром, спустившись в бар завтракать, я обнаружил там мистера Глена. Он сидел за стойкой и читал газету.

— Юрий! Здравствуй! — воскликнул он, увидев меня.

Мы обнялись.

— Жду тебя, умираю от голода, — весело говорил он. — А ты не умер тут от безделья?

Пока мы завтракали, мистер Глен рассказывал мне берлинские новости. Передал привет от мистера Берча. Я посмотрел на него с удивлением и опаской: не насмешка ли? Оказалось, нет. Более того — скандал с Поляковым обернулся в нашу пользу. Коммунисты свою кинопленку включили в спецвыпуск кинохроники, но на экране абсолютно ничего нельзя было понять — какая-то свалка и неразбериха. И наши тоже сделали пленку и пустили на экраны Западного Берлина с комментариями, которые всё ставили с ног на голову. И получилось очень убедительно. Потом нашим удалось заполучить одного молодого поляка из эмигрантов, который, выдавая себя за делегата фестиваля из Польши, говорил по радио все, что нам было нужно.

— Если посмотреть на все это уже издали, то мы сделали в Берлине немало, — говорил мистер Глен. — А когда из Вашингтона пришло известие о повышении мистера Берча, то все, что он сделал в Берлине, стало "о'кей!". Так что его привет теперь стоит недешево.

После завтрака мы уехали в Эссен. Здесь я узнал потрясающую новость: я и мистер Глен едем в Россию!

Мистер Глен вкратце изложил мне план операции. Прежде всего- здесь, в Эссене, на одном из заводов я получу специальность токаря. Затем меня поселят в лагерь русских-перемещенных под Мюнхеном. Чтобы оправдать мое позднее появление там, в мою биографию вносится изменение: моя мать не хотела возвращаться в Россию, сразу после войны завербовалась в Аргентину и увезла меня с собой. Там она умерла, а я, намыкавшись и нахлебавшись горя, вернулся в Европу с надеждой уехать на родину. У советской контрразведки аргентинский эпизод никакого сомнения не вызовет, так как после войны тысячи русских-перемещенных были завербованы на работы в страны Южной Америки. Я буду бомбардировать заявлениями все советские представительства в Германии, пока они не дадут мне разрешения вернуться в родной Ростов. Так как я абсолютно один и к тому же буду иметь профессию рабочего, есть все основания надеяться, что разрешение дадут. В Ростове устроюсь на завод, после чего по условному адресу отправлю открытку — она будет сигналом для выезда в Россию мистера Глена. В дальнейшем я буду действовать по его указаниям. Главная моя обязанность — сбор информации о жизни, о настроениях, о заводах и фабриках, выявление антисоветски настроенных людей. А через год-два я вернусь в Европу и оттуда буду отправлен в Америку, где меня ждет обеспеченная счастливая жизнь с Нелли.

Когда мистер Глен объяснил мне все это, я поначалу испугался. Однажды я уже пытался ответить себе на вопрос: хочу ли я вернуться в Россию? Ясного ответа я тогда не нашел. Я понимал только, что такое возвращение связано с большой опасностью.

— Я никогда об этом не думал… не мог подумать, — еле выговорил я, выслушав мистера Глена.

А он смотрел на меня, казалось, понимая, что со мной происходит.

— Так об этом подумали другие, — мягко сказал мистер Глен. — В работе разведчика неожиданности неизбежны. И вместе с тем это — работа, обыкновенная работа, которая нам с тобой предстоит. Это приказ, и его надо выполнять.

Я молчал.

— Наконец, Юри, ты должен понять, — продолжал мистер Глен. — Пришло твое настоящее дело — твоя благодарность Америке. За все. Может, у тебя нет внутренней потребности к этой благодарности? Тогда так и скажи.

— Я очень благодарен за все вам… Америке, — сказал я почти автоматически, потому что продолжал думать о своем.

— Может, ты просто боишься? — спросил он.

Я даже вздрогнул:

— Да, я боюсь…

— Кого? Чего? Может быть, советской контрразведки?

Я удивленно посмотрел на него:

— Об этом я не думаю.

Мистер Глен поднял брови:

— Что же тогда?

— Я не могу объяснить. Там было детство. Я боюсь увидеть наш дом…

Мистер Глен засмеялся и, сев против меня, сказал с облегчением:

— Ну и напугал ты меня, Юри. Признаться, я за тебя очень боялся; думал, неужели после всей нашей дружбы мне придется расправиться с тобой, как с жалким трусом, забывшим о присяге. Сделать это мне было бы нелегко, я ведь люблю тебя, дорогой мой мальчик, загадочный русский парень! В общем, мы солдаты и получили приказ…

Он говорил со мной ласково. Это был единственный близкий мне человек на земле. Я очень любил его. Я готов был сделать для него все, что он скажет.

11