Образ восхождения к этой истине, однако, не должен заслонять ту реальность (которую Платон признает во многих других местах), что знание о трансцендентном не есть что-то, приобретенное просто с помощью бегства из сферы чувств. Она, эта реальность, начинается с обычного восприятия мира. То, что побуждает нас искать высшую истину, то, что пробуждает в нас эрос, о божественности которого говорят мистики, есть непосредственность, с которой трансцендентное проявляется в имманентном. Наше удивление перед таинством бытия, пусть мимолетное и неуловимое, – это частичная встреча с божественной реальностью. Как я сказал ранее, мудрость – это восстановление мудрости в конце опыта. Возможно, во мне говорит романтик наподобие Вордсворта, но я верю, что все мы, как личности и как культуры, блаженно пребываем в начальном состоянии невинной отзывчивости по отношению к тайне бытия, во времени духовного рассвета, не отягощенные предпосылками и интересами, когда осознаем истину, которую мы можем выразить (если это вообще возможно) только с помощью нескольких воображаемых жестов – историй или мифов, или просто бесхитростных криков страха и восторга. Тогда мы изумляемся благодатности бытия, свету сознания и трансцендентному великолепию, которое, кажется, сияет во всём и сквозь всё, прежде чем укоренившиеся привычки мысли и воли смогли бы дистанцировать нас от лучезарной простоты этого опыта. Мы видим тайну, она обращаемся к нам, дает нам призвание возвышать наши мысли за пределы видимого мира к источнику самой его возможности. Со временем, однако, мы начинаем искать власти над реальностью и поэтому все менее способны подчинять свой разум ее власти над нами. Любопытство увядает, расцветают амбиции. Мы переходим от тайны бытия к доступности вещей, от тайны сознания к доступным объектам познания, от тайны блаженства к императивам аппетита и корысти. Мы получаем то, что можем принять, отказываясь от того, что мы можем получить только в качестве дара, и добываем власть, забывая о том измерении реальности, в котором мы не можем доминировать, но к которому можем приблизиться только тогда, когда сдаемся ему. И поздняя западная культура вполне может быть социальным порядком, который рискнул уйти далеко от бытия в своем стремлении овладеть сущим.
В таком случае путь к истинной мудрости – это путь возвращения, по которому мы можем снова прийти к познанию Бога, впервые осознав нерасторжимые тайны бытия, сознания и блаженства. Кроме того, наше возвращение к этому изначальному удивлению должно быть таким, чтобы мы привносили в него все, чему научились, уходя от него, включая концептуальный язык, необходимый для того, чтобы перевести чудо в познание. Тогда мы должны быть в состоянии четко увидеть, как контингентность конечного существования направляет наши мысли к безусловной и абсолютной реальности и как интенциональное единство и разумность сознания открывается навстречу последнему единству постижимости (intelligibility) и постижения (intelligence) во всех вещах, и как экстатическое движение разума и воли к трансцендентальному совершенству оказывается естественным осознанием того идеального измерения, которое охватывает и наполняет все сущее. Проще говоря, мы должны прийти к такому способу видения, чтобы видеть Бога во всех вещах, к той радости, которая встречает Бога во встрече со всей реальностью; мы обнаружим, что вся реальность уже объята сверхъестественным, что Бог присутствует во всем, потому что все пребывает в Боге, и что Бог познается во всяком опыте, потому что именно познание Бога делает возможным всякий опыт. Во всяком случае такова та цель, к которой нам следовало бы стремиться. По большей части, однако, мы проводим свою жизнь среди теней и света, иллюзий и откровений, не зная, во что верить или куда обратить взор. Те из нас, кто полностью утратил способность видеть трансцендентную реальность, проявляющуюся во всех вещах, и кто отказывается искать ее или даже верить в то, что подобный поиск вообще имеет смысл, ограничили себя покамест иллюзорным миром и блуждают в лабиринте грез. Однако другие, кто еще способен видеть истину, что сияет в мире обыденного опыта, сияет сквозь него и ведет за его пределы, и кто знает, что природа в каждом своем аспекте есть дар сверхъестественного, и кто понимает, что Бог – это абсолютная реальность, в которой они в каждый миг живут и движутся, и имеют свое бытие, – те бодрствуют.
Библиографический постскриптум