Бог с нами

Башмачников поднялся на крыльцо и, не пытаясь пропустить своих спутников вперед, первым вошел в сумеречный школьный вестибюль. Там он кивнул пожилому охраннику — тот что-то ел из прозрачного пластикового судка, а когда открылась дверь, сделал вид, будто привстает, толкнув животом столешницу, — и стал уверенно подниматься наверх. Митя и Михаил Ильич тоже ограничились кивками. В школе было уже пусто, но по-прежнему пахло несправедливой детской жизнью, туалетом и едой. Несколько сот детей беззвучно кричали в этом доме: «Батько! где ты! лама савахфани?» — но никто не отвечал им: «Слышу!» — потому что здесь учились жить так, как если бы не было никого, кто может ответить. От этого все пропиталось безнадежной жаждой любви и первой безвольной нечистотой, после которой нет дороги обратно. На площадке второго этажа на стене был нарисован в натуральную величину Олег Попов, почему-то в виде Витрувианского человека. Художник одел его в длинные брюки и белую рубашку с коротким рукавом, на шее был повязан пионерский галстук.

— Звезда и крест, — негромко сказал Миря-ков, проходя мимо. — Или, скажем, человек как решение квадратуры круга.

Митя подумал, что местным школьникам, наверное, должны сниться кошмары про пионеров с четырьмя руками и ногами, которые катятся пылающими колесами по изъеденной кострами синей ночи, но промолчал.

На четвертом этаже лестница кончилась, и Башмачников повернул в широкий коридор с коричневым дощатым полом и белым потолком, выложенным квадратными панелями. На мгновение призрачно отразившись в распахнутой внутрь коридора створке окна со свисающим вниз штырьком шпингалета, все трое вошли в высокую дверь с номером «23». В классе, где, судя по таблице Менделеева на стене и распухшим суставам молекул в шкафах, учили химии, шторы были задернуты и под дырчатым потолком горел свет. За партами сидело человек двадцать — все взрослые люди не младше сорока, — а один, напоминавший, наверное, бурята, что-то рассказывал возле доски, где в желобке для мела и тряпок стояла флюорография чьих-то легких, но теперь замолчал, всем телом повернувшись к гостям. Сан Саныч изобразил руками движение, похожее на то, как если бы он несколько раз деликатно отпихнул кого-то с дороги, но на самом деле призывавшее не обращать на них внимания и продолжать, после чего сел на свободное место. Митя и Михаил Ильич последовали его примеру, причем Митя оказался за партой с некрасивой ухоженной женщиной, которая никак не отреагировала на его извиняющуюся улыбку и только убрала руки на колени. Перед Митей теперь был напряженный затылок Трубникова, сидевшего на первой парте.

Человек у доски вопросительно посмотрел на кого-то в классе и, видимо, получив разрешение, продолжил.