Бог с синими глазами

С секунду помедлив, Хали постучал в дверь.

– Входи. – Усталый голос отца заставил сердце сжаться. А когда Хали увидел, как изменился, как постарел за последнее время Мустафа Салим, сердце сдавило еще сильнее. До боли.

– Здравствуй, папа, – остановился он в дверях.

– Ну что же ты, проходи, садись, не бойся, – усмехнулся отец.

– Еще чего! – вспыхнул Хали. – Я тебе что, мальчишка, что ли! Чего мне бояться! Я свое уже отбоялся!

– Ну вот, – удовлетворенно улыбнулся Мустафа. – Теперь совсем другое дело. А то я уже решил было, что лечение мало помогло и вместо сына я получил безвольного слюнтяя.

– На основании чего ты сделал подобные выводы? – уже спокойнее поинтересовался Хали, усаживаясь в кресло напротив отца.

– Уж очень ты выглядел испуганным, когда вошел.

– И не испуганным вовсе, просто я не ожидал… – Хали замялся, подбирая слова.

– Понятно, – Мустафа встал, подошел к столику, на котором стояли разнокалиберные бутылки, плеснул в два пузатых бокала «Хеннесси» и протянул один сыну, – жалко стало сдавшего отца?

– Нет, но… – Пригубив коньяк, Хали посмотрел в сторону.

– Я ведь тебе не раз уже говорил – не суди о книге по обложке, – прищурился отец, и знакомые властные нотки зазвучали в его голосе, – а теперь – к делу!

– Давно пора.

– Помолчи, – хлопнул ладонью по столу Мустафа. Постаревший лев все равно оставался львом. – Ты уже достаточно натворил, и право голоса тебе еще надо заслужить. А пока сиди и слушай. И не перебивай. Как ты понимаешь, всю жизнь отсиживаться под папиным крылышком не получится…

– А я и не собирался! – взвился Хали.

– Я сказал – не перебивать! Я не буду впустую сотрясать воздух укорами и перечислениями всех твоих выходок. Тем более что они привели тебя к закономерному финалу. – Мустафа отставил бокал и испытующе посмотрел на сына, но тот, играя желваками, молчал, глядя в пол. Удовлетворенно кивнув, Мустафа продолжил: – Тебя теперь нет. А есть Саид Рамзи, – он кинул на стол документы, – аниматор из Шарм-эль-Шейха.

– Кто? – непонимающе посмотрел на отца Хали.

– Клоун, – жестко припечатал Мустафа. – Балаганный шут. Будешь веселить богатеньких отдыхающих, и со всем старанием, понял меня? Выезжаешь завтра, послезавтра утром будешь на месте. Хозяин отеля – мой старый друг, он единственный будет знать, кто ты на самом деле. Для всех остальных ты – Саид Рамзи, шеф аниматоров. И скажи спасибо, что шеф, а не обычный.

– Но отец! – не выдержал и вскочил с места Хали. – Почему? Я думал…

– Ты думал – в черных очках и черном костюме, словно Джеймс Бонд, ты станешь моим тайным агентом и будешь заниматься поисками подставившего тебя? Ведь именно это и есть дело для настоящего мужчины – найти и уничтожить врага!

– Разумеется!

– Так это – для настоящего мужчины! – тоже вскочил Мустафа, с грохотом отбросив кресло. – А не для капризного и своевольного бабника! Не для заносчивого мальчишки, ни в грош не ставящего своего отца! Не для неблагодарного упрямца, приносящего мне на старости лет не радость, а сплошные проблемы! Нет уж, дружочек, тебе теперь придется делать то, что я скажу! И в первую очередь – гордыню свою ломать, понял? Безнаказанным думал остаться? Не выйдет. Черные очки – вот единственное, что тебе останется от твоих мечтаний! Да побольше, чтобы физиономию прикрыть, когда паясничать будешь! И вперед, шутом, на потеху публике!

– Тогда я все сделаю сам! – бросился к дверям Хали. – Сам буду искать, но клоуном не стану!

– Ну я же говорил, – презрительно бросил ему вслед Мустафа, – капризный мальчишка!

Хали, остановившись у самых дверей, медленно повернулся, посмотрел на отца, потом глухо проговорил:

– Во сколько выезжаем?

ГЛАВА 17

Воспоминания, спецназ Хали в борьбе с отчаянием, держались из последних сил. Они не жаловались на усталость, не ныли, они молча сменяли друг друга, поддерживая своего хозяина. Спасая его.

Но пора было дать им отдохнуть, чтобы их хватило надолго. Иначе запас можно исчерпать слишком быстро и остаться наедине с тишиной и безнадежностью.

Хали встал с узких нар, на которых лежал с момента ареста. Болела израненная спина, угол обзора правого глаза значительно уменьшился после общения с дружески настроенной местной полицией, превратившись в тусклую щелочку, так что вся нагрузка по восприятию зрительных образов легла на левый глаз. Правда, нагрузка пока была так себе, плохонькая. Смотреть-то, собственно, было не на что. Четыре серых стены, исцарапанные и исписанные предыдущими квартирантами, грязный потолок с тусклой лампочкой, узкие нары и вонючее ведро, которое когда-то так гордилось своими сверкающими новенькими жестяными боками, предвкушая счастливую судьбу сосуда для хрустально-чистой воды. Сосудом-то оно стало…