Бог-скорпион

— Не может быть. Это нарушение законов природы.

— И тем не менее. Порой я замираю от восторга, представляя, что наш земной шар держат две руки — одна загорелая, а вторая, насколько мне известно, желтая. Быть может, как в той комедии, рано или поздно человек встретится со своим утраченным двойником.

— Байки путешественников.

— Я пытаюсь показать тебе, что мир необъятен и полон чудес.

— Предлагаешь посетить Китай?

— Морем плыть нельзя, а пешком или по реке ты будешь добираться десять лет, если пропустят аримаспы[5]. Оставайся дома и развлекай одинокого старика.

— Благодарю за приглашение в личные шуты.

— Мальчик мой, — решительно сказал Император, — тебе пойдет на пользу кровавое побоище.

— Подобные подвиги я оставлю твоему законному наследнику. Постум — прирожденный вояка. Пусть забирает все сражения себе. Кроме того, война удешевляет жизнь, а я и так считаю, что моя — дешевле некуда.

— Тогда Отец Империи не в силах помочь своему внуку.

— Я устал от безделья.

Император вперился в юношу пристальным взглядом.

— Так я был слеп? Берегись, Мамиллий. Наша странная дружба возможна только при условии, что ты не будешь слишком деятельным. Я хочу, чтобы ты прожил долгую жизнь, пусть даже и умер от тоски. Забудь о честолюбивых притязаниях.

— Меня не интересует власть.

— Продолжай убеждать в этом Постума. Оставь трон ему. Он мечтает править.

Мамиллий покосился на занавески, шагнул вперед и прошептал Императору на ухо:

— И все же ты предпочел бы, чтобы твою тогу с пурпурной каймой унаследовал я.

Император наклонился вперед и торопливо проговорил:

— Если его люди услышат, мы оба не проживем и года. Не смей повторять подобные слова!

Мамиллий вернулся к колонне; Император взял новую бумагу, бегло просмотрел ее в сумеречном свете и отбросил прочь. Собеседники молчали. Соловей, уверовав, что в темноте его не обнаружат, вернулся на кипарис и вновь завел свою песню. Наконец Император тихо сказал:

— Спустись по ступенькам, пересеки лужайку, устилающую нашу низину, обогни пруд с лилиями и войди в туннель. Через сто шагов ты окажешься на портовом причале…

— Я хорошо изучил окрестности.

— К тому времени уже совсем стемнеет, и ты толком ничего не увидишь. Просто скажи себе: «Здесь два причала отделяют от моря сотню кораблей, тысячу домов и десять тысяч человек. И любой из них отдал бы все на свете, чтобы стать незаконнорожденным, но любимым внуком Императора».

— Склады, таверны, притоны. Деготь, масло, трюмные воды, фекалии, пот.

— Ты не любишь человечество.

— А ты?

— Я мирюсь с ним.

— А я его избегаю.

— Нужно, чтобы Постум сделал тебя наместником. Египет?

— Греция, если это обязательно.

— Боюсь, там занято, — сокрушенно сказал Император. — И еще очередь стоит.

— Ну, тогда Египет.

— Да, отправляйся туда, Мамиллий, ради твоего же блага. По возвращении ты застанешь вместо меня лишь горсть пепла и одну-две статуи. Так будь же счастлив, если хочешь подбодрить стареющего правителя.

— И что в Египте может меня осчастливить? В мире нет ничего нового, и Африка — не исключение.

Император развернул очередную петицию, улыбнулся и даже позволил себе краткий смешок.

— Вот тебе новое. Двое твоих будущих подданных. Лучше познакомься с ними лично.

Мамиллий без интереса взял бумагу и поднес к свету, повернувшись спиной к Императору. Прочел до конца и с усмешкой обернулся через плечо. Оба расхохотались. Император — с чувством, от души, сразу помолодев. Мамиллий — неожиданно срывающимся, как у подростка, голосом.

— Проситель хочет поиграть в морской бой с Кесарем?!

Они беспечно рассмеялись под соловьиные трели. Старик успокоился первым и кивнул на вход. Мамиллий открыл занавески и сухим официальным тоном произнес:

— Император примет просителей Фанокла и Ефросинию.

И отступил за колонну. Дед и внук заговорщически подмигнули друг другу.

К Императору нельзя было приблизиться как к простому смертному. Из-за занавеса появился толстый секретарь, преклонил одно колено и разложил на другом дощечки для письма. Чеканя шаг и лязгая доспехами, на лоджию промаршировал солдат в полном боевом облачении и встал за спиной Кесаря с мечом наизготовку. Два раба подняли занавес. Раздался удар посоха о каменный пол.

На лоджию вошел мужчина, за ним женщина с какой-то ношей. Рабы опустили занавес, и мужчина замер, ничего не видя в тусклом закатном свете. Пока глаза гостя привыкали к сумеркам, присутствующим представилась возможность его рассмотреть. Светлая туника, сверху наброшен длинный зеленый плащ. Взъерошенная темная шевелюра и растрепанная борода — не то признак беспокойной натуры, не то следы дерзкого порыва ветра, который, однако, не допускался в уединенную императорскую резиденцию. Истрепанный плащ, весь в заплатках и в пыли. Руки и ноги неухоженны; массивное, ничем не примечательное лицо.