Бог в поисках человека

Ни одно из этих оспаривающих друг друга толкований [инспирации] не было прямо отвергнуто на I Ватиканском Соборе (1870). Для этого Собора было важно, скорее, чтобы в проблему «Писания и Божественного вдохновения» была вовлечена также и Церковь: Библия, как Св. Писание, автор которого – сам Бог, «была передана Церкви»[424]. Это положение не отвергает Божественного авторитета и непреложной достоверности Писания, не отвергает оно и присущей ему свободы от заблуждений, «которая с логической необходимостью вытекает из сущности Библии как “слова Божия”»[425].

Но можно ли, учитывая современное состояние знания, перед лицом очевидных ошибок и приобретенных новых познаний (в исторических и естественных науках) относительно Библии и истории возникновения библейского текста и т. п. по-прежнему придерживаться веры в ее Божественное авторство? Путь к убедительному ответу на этот вопрос, ответу, который не довольствуется частичными уступками – ссылками на формы выражения, обусловленные временем и обществом, на ограниченность застывшими учениями о вере и морали, ограниченность понятия истины[426], – проложил II Ватиканский Собор[427].

{155} Этот путь сопровождался далеко идущими межконфессиональными диалогами, которые на место поверхностной полемики ставят совместное слушание «слова Божия», диалогами, в которые, тем самым, могли быть включены результаты интенсивной внутрипротестантской борьбы за более глубокое понимание Божественного вдохновения, Писания и его экзегезы, а также догматики[428]. Это особенно ярко подтверждает W. Philipp

, завершающий свое сочинение, посвященное учению об инспирации с точки зрения протестантской догматики, таким замечанием: «Также и раздел учения, посвященный инспирации, как предмет веры, вытекающей из Боговоплощения, может быть изложен только в виде обширной доксографии»[429].

d) Божественное вдохновение и толкование Писания, исторический путь богословия и богословские завоевания

История богословия, имеющая дело с началом и развитием учения о Божественном вдохновении, указывает на гораздо более широкий горизонт, чем тот, что соответствует представлениям, попросту приравнивающим «Божественное вдохновение» к «истинности» библейских положений. Подобные мнения опираются на исторические исследования, которые развиваются в неосхоластической богословской перспективе и затемняют контекст, связанный с историей идей и ведущими историческими интенциями. Напротив, новейшие исследования в области патристики с достоверностью показали, что на высказывания святоотеческого богословия относительно «regula fidei» и, тем самым, относительно Библии и Церкви наложили глубокий отпечаток сотериологические чаяния. В отношении Св. Писания это означает: уже отцы Церкви сознавали, что святость и спасительная сила, боговдохновенность и «полезность» Писания (ср. 2 Тим. 3, 16) соответствуют друг другу. Поскольку Библия обязана своим существованием действию Духа Божия, т. е. поскольку она боговдохновенна, к духовному наставлению присоединяется и духовный плод

[430]. Ради этого духовного плода Ориген в своем истолковании Писания открывает помимо буквального смысла также и духовный смысл, ведущий к истинному познанию Бога[431] через развертывание живой веры (allegoria) и ответственной морали (tropologia

)[432]. «Поэтому истина Писания не может никоим образом состоять просто {156} в отсутствии ошибок. Не в меньшей мере, чем ошибкам, эта истина противится суетности и пустоте смысла»[433]. Писание раскрывает Божественную широту: «Дух в нем превосходит букву и переливается через край, хотя Он не “располагается рядом” с буквой и не “скрывается за” буквой. Только если мы примем этот парадокс, можно считать Писание навсегда довлеющим, неким аутентичным документом “всегда большего”, того, что во всех отношениях и вечно будет превосходить содержание, извлекаемое из его “буквы” при помощи филологических методов. Поэтому сравнение Оригена кажется очень точным: Писание – “тело” логоса, а поэтому Писание Нового Завета в большей мере исполнено Духом, чем Писание Завета Ветхого»[434].