Бог во плоти. Святоотеческое учение о человеческой природе Господа нашего Иисуса Христа

В творениях святого Афанасия Великого содержится достаточно развернутое учение о последствиях прародительского греха. Для Александрийского святителя существование первородного греха или «греховного закона» в естестве человека есть, по сути, действие греховных помыслов, которые диавол всеял в разумное естество человека. Он пишет об этом так: «Преслушав Божию заповедь, человек впал в греховные помыслы не потому, что Бог создал эти пленяющие его помыслы, но потому, что диавол обольщением всеял их в разумное естество человека, соделавшееся преступным и отринутое от Бога, так что диавол в естестве человеческом установил греховный закон — и смерть царствует через дело греха: „Для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола“^[285]

»^[286]. Подобные мысли святой Афанасий высказывал неоднократно. Важно заметить, что первородный грех , действующий в естестве человека, и всеянные греховные помыслы для святого Афанасия, по сути, есть одно и то же, ибо в обоих случаях даются совершенно тождественные характеристики действия греховных помыслов и греха: «Диавол произвел грех , всеяв его в разумное и духовное естество человека. Потому невозможно было, чтобы разумное и духовное естество, согрешившее добровольно и подвергшееся смерти, само себя возвратило на свободу»^[287]

. Рассуждения о «греховных помыслах», всеянных «в разумное естество человека», близки по смыслу к высказываниям преподобного Макария Великого об «умной мысленной силе сатаны», действующей в естестве человека, которые приводились выше. И там и здесь четко описывается не только повреждение природы, возникшее после грехопадения, но и приоткрывается духовная сущность греховности человеческого естества.

Важные свидетельства о первородном грехе имеются у преподобного Максима Исповедника, который, говоря о страстности естества человека, не сводит к этому всю сущность греховного наследства Адама. Он различает два важных понятия: страстность и грех (первородный) — , сокрытый в этой страстности. Для преподобного Максима страстность природы человека является следствием первородного греха, «гнездящегося в страстности», т. е. понятия «греховность» и «страстность» — это не синонимы, но причина и следствие. В 21-м вопросо-ответе к авве Фалассию он говорит: «Когда же он (Адам) согрешил, то осужден был на рождение, сопряженное со страстью и грехом, так что грех в явившейся из-за него страстности имел бытие уже как бы по закону природы… Содержа в самой страстности, по естественной принудительности, умножение греха, естество человеческое, в силу (гнездящегося) в страстности первородного греха ^[288] подверглось воздействиям всех небесных сил, начал и властей, проявлявшихся через неестественные страсти и скрывавшихся в естественных страстях»^[289]

.

Эта цитата интересна в нескольких отношениях:

1) рождение человека всегда сопряжено со страстью и первородным грехом ; преподобный Максим Исповедник эти два понятия не отождествляет, но различает: «рождение, сопряженное со страстью и грехом »; 2) первородный грех и страстность рождения связаны между собой как причина и следствие: «грех в явившейся из-за него страстности»; 3) первородный грех — это не поврежденность естества, но некое скрытое в страстности начало: «естество человеческое, в силу гнездящегося в страстности первородного греха»; 4) из-за наличия первородного греха люди подвержены воздействию падших духов, это воздействие проявляется через неестественные страсти: «естество человеческое, в силу гнездящегося в страстности первородного греха, подверглось воздействиям всех небесных сил, начал и властей, проявлявшихся через неестественные страсти и скрывавшихся в естественных страстях». Рассуждения преподобного Максима созвучны словам преподобного Макария, цитированным выше. Известный исследователь наследия преподобного Максима С. Л. Епифанович так изложил общий смысл его учения о первородном грехе: «С момента зачатия человек грехом чувственного удовольствия был оторван от Бога и подчинен диаволу, власть которого „под пупом“^[290]

. И с этого момента на нем лежало ничем не отвратимое осуждение „прародительского греха^“ — смерти»^[291].