Богач, бедняк

Рядом с Рудольфом сидел Брэдфорд Найт, круглолицый, цветущий молодой человек из Тулсы. Он служил сержантом в пехоте в Европе. Лучший друг Рудольфа в колледже. Энергичный, открытый парень, прозорливый и слегка циничный, со своим распевным ленивым оклахомским акцентом. Он приехал в Уитби, потому что его командир в армии был выпускником этого колледжа и рекомендовал его в колледж. Сколько они с Рудольфом выпили пива, трудно сосчитать. Очень часто вдвоем ездили на рыбалку. Брэд уговаривал его после окончания колледжа ехать с ним в Тулсу и заняться вместе с ним и его отцом нефтяным бизнесом.

— Ты, сынок, станешь там миллионером еще до того, как тебе стукнет двадцать пять, — соблазнял он его. — Там, скажу тебе, процветающая страна. Ты там будешь толкать свой «кадиллак», как только в его пепельницах набьется куча окурков, чтобы не мучиться и не вытряхивать их оттуда.

Отец Брэда на самом деле стал миллионером, когда ему еще не исполнилось двадцати пяти, но сейчас он был на мели. («Просто полоса невезения, больше ничего», — объяснял ему Брэд). Он даже не смог позволить себе купить билет на Восточное побережье, чтобы присутствовать на церемонии по поводу окончания колледжа своим сыном.

Тедди Бойлана тоже не было на церемонии, хотя Рудольф послал ему приглашение. Это все, что он мог сделать за его четыре тысячи долларов. Но Бойлан приглашение отклонил: «Зачем мне ехать в такой прекрасный июньский день за пятьдесят пять миль? Только ради того, чтобы послушать пламенную речь демократа на лужайке никому не известного сельскохозяйственного колледжа?» Уитби, конечно, не сельскохозяйственный колледж, хотя в нем был большой сельскохозяйственный факультет, но Бойлан до сих пор был зол на Рудольфа за его отказ поступать в один из старейших университетов Новой Англии, когда в 1946 году он предложил Рудольфу финансировать его обучение. «Однако, — писал он своим неровным, с сильным нажимом почерком, — этот торжественный для тебя день не пройдет неотмеченным. Приезжай ко мне, как только закончатся все эти занудные, гнусавые речи, и разопьем с тобой бутылку шампанского, поговорим о твоих планах на будущее».

Несколько причин склонили Рудольфа подать заявление в Уитби. Не рисковать напрасно, пытаясь поступить в Йельский или Гарвардский университет. Во-первых, он был бы должен Бойлану значительно больше, чем четыре тысячи долларов, во-вторых, с его низким происхождением и постоянным безденежьем, он в течение четырех лет учебы был бы, по существу, чужаком среди молодых столпов американского общества, чьи отцы и даже деды когда-то в свое время орали что было мочи, болея за свои команды, на традиционных спортивных встречах между этими двумя знаменитыми университетами. Большинство из них, не проработав ни одного дня в своей жизни, беззаботно, равнодушно фланировали взад-вперед по бальному залу, когда девушки-дебютантки вступали в свет. В колледже Уитби к бедности относились как к нормальному явлению. Если в колледже появлялся студент, которому не нужно было вкалывать во время летних каникул, чтобы осенью купить учебники и приличную одежду, то это считалось чем-то из ряда вон выходящим. Единственными «чужаками» здесь, за исключением такого случайного отщепенца, как Брэд, были «книжные черви», которые всегда избегали компании своих сокурсников, да несколько политически настроенных молодых людей, которые распространяли различные петиции, призывающие к поддержке позиции Соединенных Штатов или протестующие против обязательной воинской повинности.

Была, кстати, и еще одна веская причина, заставившая Рудольфа выбрать Уитби, — близость университета к дому, к Порт-Филипу. Это давало ему возможность приезжать каждое воскресенье домой, к матери, которая теперь уже почти не выходила из своей комнаты. Не мог же он бросить на произвол судьбы эту подозрительную, полусумасшедшую, хотя и дружелюбно настроенную по отношению к нему женщину. Летом, на первом курсе, он нашел себе работу в универсальном магазине Калдервуда, куда обычно приходил после занятий, а также по субботам. Ему удалось снять в Уитби небольшую двухкомнатную дешевую квартирку с крохотной кухонькой, и он перевез к себе мать. Теперь они жили вместе. Сейчас мать его там ждала. Она хотела, очень хотела прийти на торжественную церемонию, но здоровье не позволяло. К тому же, она могла его опозорить своим затрапезным видом, а ему это ни к чему. Может, слово «опозорить» — слишком сильное, подумал он, оглядывая красиво одетых родителей своих однокурсников, но, несомненно, она никого бы здесь не ослепила ни своей несравненной красотой, ни старомодным стилем одежды. Нужно смотреть фактам в лицо, хотя это порой и трудно.