Богадельня

— Я предлагаю другой способ добраться до истины! Мы проведем следственный опыт… Ваша светлость, не против?

— Говорите, святой отец, — милостиво кивнул монаху Жерар-Хаген, заинтересованный и мало что понимающий.

— Мы воспроизведем Обряд над юношей! Во всех подробностях! А лица незаинтересованные станут подмечать отклонения и делать выводы!..

— Но…

— Повторный Обряд? Чушь! — Это опасно!

— Молчать! — Приказ Жерара-Хагена оборвал возникший в зале шум. — Пусть говорит отец Гонорий!

— Благодарю вас, ваша светлость. Я понимаю вас, дети мои…

— Нет, вы таки не понимаете! — не выдержал мейстер (…уханье филина…) Шолом-Бер. — Нельзя провести Обряд дважды над одним и тем же человеком! Или вы хотите, чтоб мальчик умер? И чтоб его светлость выпустил за это кишки всем нам?

На миг кармелит задумался. Но только на миг.

— Разумеется, я этого не хочу. И потому предлагаю убрать центральный элемент Обряда, оставив нетронутой общую картину. Насколько мне известно, для Обряда над дворянином требуется золотая статуэтка, изготовленная гильдейцем. Я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь.

— Без нее Обряд не будет иметь обычного действия?

— Нет…

— Не будет…

— Скорее всего — нет. Хотя лично я бы не рекомендовал…

— Итак, ваша светлость! Вы разрешаете нам провести следственный опыт?

Граф медлил. За спиной молчал Дегю. Сейчас Жерар-Хаген должен был решать сам, не полагаясь на ум юстициария.

— Разрешаю. Но если мой сын пострадает… Даже стены уловили смысл графского намека. Дрогнули.

— Благодарю вас, ваша светлость. Здесь ли участники исходного Обряда?

— Здесь.

— Где именно проводился Обряд?

— В базилике.

— В таком случае, идемте туда. Готовьте все необходимое. Насколько я понимаю, нам следует поспешить.

XCIX

Стук в дверь.

— Заходите, — с раздражением, удивившим его самого, крикнул фратер Августин.

Он сидел в келье больше часа. Тупо глядя в стену. Это Гонорий предложил: для пущей чистоты «следственного опыта». Чтоб все было, как тогда.

Декан Белого капитула оказался прав: не все, но многое. Например, бессонная ночь.

И смятенье души на пороге неизвестности. В низкую дверь, горбясь, протиснулся Костя Новоторжанин. В руке новгородца горел фонарь, закрытый колпаком из стекла.

— Здрав будь, отче, — начал Костя, повторяя свое прежнее приветствие. Запнулся, поймав мрачный взгляд монаха. Спрятал фонарь за спину. И закончил уж вовсе невпопад:

— Идем, поп…

Тишина богадельни сегодня тоже была похожей, но другой. Если тогда, на пороге удивительного Обряда, она соперничала с тишиной древних соборов, где веками копится благоговение паствы, — сейчас беззвучие обители скорей напоминало детскую спальню на рассвете. Запах молока. Безмятежность. Скоро войдут родители. Скоро дитя проснется, громко заявляя миру плачем или смехом: «Я здесь! Я живу!..» Но это случится позже.

Фратер Августин мотнул головой, гоня сравнение прочь.

Перевод близился к концу. Перевод «Наставленья жизни человеческой». Перевод жизни человеческой через дорогу. Там, на обочине, жизнь отдохнет, чтобы вскоре двинуться дальше, иными путями. Навстречу солнцу. Вот оно, солнце: прячась за скалами, едва-едва тронуло крыши. Прозрачный воздух звенел, искрясь свежестью.

— Мне потребуется переносной горн.

— Уже озаботились.

— Мы что, продолжим ломать комедию? Говорить про уголь, крюк? Щипцы?!

— Слышь, поп… — вместо ответа пробормотал Костя. Новгородец выглядел испуганным. Бледным, суетливым. — Плохо мне. Очень плохо, поп. Смутно. Весь час мнится: это взаправду…

И добавил, комкая забытую на лице улыбку:

— Молись за мя, грешного…

Дверь открылась, впуская людей под своды базилики.

Ширма уже стояла рядом с апсидой. Совет Гильдии толпился в боковых нефах, еле слышно шепчась. Бок о бок с давно умершими гильдейцами: вон папа Иннокентий… вежливый мавр… Тихо плакала, зажимая себе рот, Жюстина: сердце матери чуяло беду. Холодно молчал граф Рейвишский. Кривил тонкие губы рыцарь Дегю. Босой кармелит задумчиво стоял у алтаря, наблюдая. «Ноев ковчег, — думал монах, приближаясь к ширме. — От всякой плоти по паре. Гильдия. Чернь. Знать. Слуги церкви. Призраки мертвых: вечная память. Скоро войдут двое невинных. Затворят дверь. И ковчег отправится по хлябям, чтобы выжить или разделить судьбу обреченных».

Сводя за собой створки ширмы, он вдруг понял, почему Совет Гильдии предпочел жаться в тесноте, но ближе к выходу. Если граф цу Рейвиш решит, что здесь творится непотребство… Ничто не помешает двоим рыцарям перебить всех. До единого. Но часть Совета ускользнет через портал. И Гильдия не будет обезглавлена.

Такая предусмотрительность внезапно развеселила монаха.

Еле-еле сдержал смех.

Нет, не сдержал. Прыснул в кулак. Потому что возле горна топтался новоявленный ректор Совета. Толстячок явно заменял собой бородача Пелгусия. И чувствовал себя в этой роли полным профаном: мялся, смотрел в пол. Виновато пожимал плечами. Монах успокаивающе махнул рукой. Полно вам, мейстер Энгельберт. Угомонитесь. Ничего особенного не происходит.

Толстячок поднял голову.