Богадельня

Отпустили его лишь к пополудни. Зато накормили от пуза. Во дворе, у лестницы, околачивался Гейнц-дружок, однако, приметив Вита в калитке, живо отвернулся. Заковылял к штабелю бочек: по нужде, дескать, тороплюсь. Башка рыжего была криво замотана тряпицей. Шагая к столу, где пили пиво Юлих с Добряком Магнусом, Вит краем глаза приметил спешащего прочь Крысака. Та еще вражина, но чтоб удирать от него. Вита…

Левая рука Крысака покоилась на грязной повязке.

— Кто их отделал?

— Ты, — неприязненно отозвался Добряк Магнус.

У Вита аж в печенках слиплось.

— Я?! Кончай брехать, Магнус! По правде — кто?!

— Ты! — сплюнул сквозь зубы Добряк. Припал к кружке, заливая пивом широкую грудь. На миг оторвался. — Вон, у Юлиха спроси…

Юлих молча кивнул, подтверждая.

— Я? Когда?!

— В День Суда, придурок!.. Тебе ночью «Донное круженье» устроить хотели. Чин чинарем, шутейно. А ты вырываться стал, как бешеный…

Вит честно попытался вспомнить ночные события. Снилась какая-то муть, потом во дворе столбун накатил…

— У Ульриха два ребра сломано. Гейнц ухо мало не потерял, Крысак плечом мается. Щербатый Пауль теперь Беззубый! — перечислив Витовы подвиги, Магнус наконец усмехнулся. В басе громилы пробилось уважение. — Один Дублон целехонек: фартит гаденышу, как всегда! Ну ты и мясник, оказывается… Бацарь! Своих-то зачем?!

— Не бил я их!

— Брось врать! — снова озлился Магнус. — Ты зырь, зырь, как они от тебя шарахаются!

— Зырю… — Вит понуро шмыгнул носом. — Может, мне теперь того… повиниться? Угощение выставить?

Рука сама нащупала увесистый кошель на поясе.

— Дело говоришь, — разлепил губы молчун Юлих. — Ну…

И опять онемел.

— Подь сюда! — кликнул Вит Крысака: вражина подслушивал из-за бочки. — Да не бойся! Возьми еще кого с собой и мотайте в харчевню. Вина спросите, баранины, капусты кислой… хлебца не забудь. Вот звон: держи…

Когда в сумерках вернулась совершенно измученная Матильда — ее вызвали к братьям Втыкам сразу после ухода Вита, — девку поначалу никто не заметил. Даже Юлих с Магнусом в первый момент проморгали. За столом текла ленивая, умиротворенная и не вполне трезвая беседа. Бацарь выставил «отступное», значит, верный честняк. Вина заглажена, «Донное круженье» прошло с блеском. Есть чего вспомнить!

— Ойфово ты мне вломил! — восхищался Гейнц. — Волчара ты лютый!

— А мне! — обижался Крысак, выставляя напоказ темно-лиловый кровоподтек под глазом.

На краю лавки ухмылялся давешний скоморох, изображавший на площади «рыцаря». В гости зашел. Звать Вита в фигляры. Обещал колпак с ушами: даром. Вит уже почти согласился, но вовремя вспомнил о Глазунье — вдруг воспротивится?! — и важно пообещал подумать. Дублон, мостясь сбоку, одобрительно цыкнул. «Секи, Бацарь! Втыки на тебя крышу ладят! — шепнул на ухо, улучив момент. — Глядишь, к серьезной миске приставят. А скоморошить, гнилой звон с зырял сбивать…» Подмигнул со значением. Вит в ответ кивнул: ага.

Хотя чего там «ага», и сам не понял. Короче, явление Глазуньи засек только кобель Жор: взвизгнул, попятился, норовя забиться под стол вместе с недогрызенной костью. Матильда не села — рухнула на лавку. Жадно схватила оловянный кубок с вином, осушила залпом. Замерла молча. Только губы дрожат: мелко-мелко. Синяки под глазами, волосы растрепаны, гугель набок сбился.

— Матильда! Что с тобой…

Возникший следом Крючок перехватил Вита. Увлек в сторонку, жарко зашептал:

— Не трожь! Пророчить ее звали: по-настоящему. Эх, выпили девку до донышка!.. Ты, главное, не лезь…

Словно в ответ, скрипнула калитка, пропуская во двор нового гостя.

— А он… Он здесь откуда?! Неужто святой отец тоже…

В полном обалдении Вит глядел, как фратер Августин, памятный мальчишке еще по Хенингской Окружной, медленно идет к столу.

— Сам ты — «тоже». К Глазунье он. Раз в месяц . Непременно заходит. Третий год подряд. Она ему… Как дочь, в общем.

«Дочь? — изумился Вит. — У монаха — дочь?..»

— Вовремя вы, святой отец! — Бывший писец заспешил навстречу квестарю. — Будто учуяли…

Однако фратер Августин смотрел мимо Глазуньи. А Крючком так и вовсе пренебрег. Строгий взгляд отца-квестаря был устремлен на Вита.

— Ну, благословен будь… — разлепились узкие губы. — Melius est praevenire quam praeveniri![21] He ожидал, право слово…

— Здравы будьте, отче, — промямлил мальчишка, мечтая стать невидимкой.

— Хитер, блудный сын! Я, понимаешь, к пекарю Латрану: мол, как там младой странник? А он: странник? Знать не знаю, не ведаю! Грешно старшим лгать, сын мой, а облеченным духовным саном — вдвое грешнее…

Вит побагровел от стыда:

— Я… я не лгал! Я взаправду, только… Тут лучше, святой отец!

— Бог тебе судья, — вздохнул фратер Августин. — Живи как знаешь.

И быстро направился к Матильде. Остановился рядом, вгляделся в каменное лицо.

— Опять грядущее прозревала? — осведомился монах с тайной болью. — Тяжкое дело, дочь моя. Говорил же: берегись, не насилуй душу сверх меры…

Продолжая бормотать укоризну, фратер Августин скинул на лавку суму. Нашарил внутри малый пузырек, выплеснул из кубка остатки вина. Темная пахучая жидкость закапала на дно.