Богам — божье, людям — людское

И сразу же исчезла куда-то злость на «многопартийцев», рассказываемое вдруг приобрело совсем иной смысл, а аудитория куда-то исчезла – осталась только ОНА!

Как она слушала! Не имея ни малейшего понятия ни об Италии, ни о роскошных дворцах итальянской знати, она всем своим существом была там – под бархатным южным небом, среди пышной зелени дворцового сада. Это она стояла на балконе, это к ней были обращены слова:

О милая! О жизнь моя! О радость!Стоит, сама не зная, кто она.Губами шевелит, но слов не слышно.Пустое, существует взглядов речь!Стоит одна, прижав ладонь к щеке.

О чем она задумалась украдкой?О, быть бы на ее руке перчаткой,Перчаткой на руке!

Мишка готов был поклясться, что еще несколько секунд назад он не помнил ни одной из произносимых сейчас строк и смог бы лишь пересказать их смысл своими словами, неизвестно с какой степенью достоверности, но сейчас…

Проговорила что-то. Светлый ангел,Во мраке над моею головойТы реешь, как крылатый вестник неба.

Кажется, он пропускал реплики Джульетты, но «существует взглядов речь» – какая Джульетта, когда на него смотрела Юлька!

Меня перенесла сюда любовь,Ее не останавливают стены.В нужде она решается на все,И потому – что мне твои родные!Они тебя увидят и убьют.Твой взгляд опасней двадцати кинжалов.Была бы ты тепла со мной. А если нет,

Предпочитаю смерть от их ударов,Чем долгий век без нежности твоей.

Сбоку от Юльки раздалось громкое сопение – Бурей дрых. Волшебство пропало, Мишка вздохнул, матюгнулся про себя и снова перешел на прозу пересказа.

«Нет, дед прав: именно я этого урода и грохну. Не знаю как, не знаю когда, но… Сей зверь премерзкий, порожденье темных сил, подобный образам ужасным Босха, повергнут будет мною без пощады, и мой клинок упьется его кровью! Прости мне, Господи, столь кровожадные намеренья…»

Слушали хорошо: Аристарх пригорюнился, подперев щеку кулаком, дед время от времени разглаживал усы, заметно для глаза сдерживаясь, чтобы не прерывать Мишку своим «Кхе!», мать, возможно из-за того, что на нее все время косился Алексей, смотрела в пол, а Анька рдела под пламенными взорами Николы. Кто-то из «курсантов» сидел, приоткрыв рот, а кто-то не менее пламенно, чем Никола, поглядывал на девок. Поначалу эти взгляды не оставались без внимания, но в конце повествования «дамский контингент» дружно принялся утирать слезы и хлюпать носами.

Отец Лоренцо тайно венчал Ромео и Джульетту, кормилица клялась былой невинностью, Тибальт убивал Меркуцио, а Ромео – Тибальта, Джульетта сначала закидывалась наркотой, а потом закалывалась кинжалом… Зараза Бурей дрых так сладко, что даже становилось завидно – столь безмятежно может спать только обладатель кристально чистой совести и непоколебимого душевного спокойствия. Хорошо, хоть не храпел.

А повесть о Ромео и ДжульеттеОстанется печальнейшей на свете. [28]

Произнеся последние слова Мишка умолк, а в трапезной еще некоторое время висела тишина. Очень не хотелось орать: «Встать! Выходи строиться на вечернюю поверку!» Раньше – еще в ТОЙ жизни – сцена свидания Штирлица с женой в «Семнадцати мгновениях весны» казалась Мишке чрезмерно сентиментальной и затянутой, но сейчас, после того, как он смотрел на Юльку, а она на него… Действительно, «существует взглядов речь».

– Митя, командуй.

– Школа! Встать! Выходи строиться на вечернюю поверку!

Говор, шарканье ног, звук отодвигаемых лавок… Юльки на прежнем месте уже не было, она сидела у самого выхода и ушла одной из первых. Неожиданно рядом раздался голос сестры Машки:

– Минь, ты видел, как Никола на Аньку пялился? И она на него, а мама хочет нас в Туров везти – за бояр замуж выдавать. Как же они тогда?

– Откуда я знаю? – Мишка пожал плечами. – А ты-то чего так волнуешься?

– Но ты же сейчас сам рассказал! А вдруг они тоже…

– Вот и рассказывай вам сказки! Глупости это все. Отец Михаил – не отец Лоренцо, он на Николу епитимью наложил, так что, ничего, кроме взглядов… Иди, на построение опоздаешь.

Машка засеменила к выходу, по пути испуганно шарахнувшись от вскинувшегося со сна Бурея.