Богатые — такие разные. Том 2

Никто не верил тому, что при мне не было денег. Увидев зловещие огоньки в глазах пристававших ко мне попрошаек, я опрометью пустился бежать на запад, но задолго до того, как добежал до Бродвея, вынужден был остановиться, чтобы отдышаться. В глазах было темно. Я прислонился к стене и попытался перевести дыхание, а когда ко мне вернулась способность видеть, я тут же кинулся в ближайшую подворотню. Впереди, во мраке слабо освещенной улицы, я увидел человек сорок бродяг, столпившихся перед запертой дверью какого-то кабака. К счастью, они стояли спиной ко мне, но я уже был научен опытом и, боясь привлечь к себе их внимание, ждал в своей подворотне в надежде на то, что они скоро разойдутся. Сердце у меня все еще колотилось, когда я понял, чего они ждали. Дверь кабака открылась, и оттуда вышел человек со жбаном, полным кухонных отбросов. Я не видел, что случилось с этим человеком, возможно, он просто убежал обратно, но видел, что произошло с содержимым жбана.

Его немедленно перевернули вверх дном. Отталкивая друг друга, бродяги хватали кости и остатки пищи, буквально сражаясь за лучшие куски. Над моей головой с треском распахнулось окно, и кто-то выглянул на шум. Я услышал приглушенную музыку, лившуюся из радиоприемника, но не обратил на это внимания, и лишь когда звук прибавили, чтобы заглушить шум с улицы, я узнал мелодию.

То был «Александер рэгтайм бэнд».

Я прижался пылавшим лбом к стене, в глазах у меня снова встала тусклая пелена, меня пронзила острая боль за Америку, за великую, блистательную Америку, мчавшуюся вперед через сверкавшие двадцатые годы так, словно не было границ ее баснословному богатству и сказочным мечтам, любые из которых становились явью. По щекам моим потекли слезы. Я смотрел па бродяг, дравшихся над отбросами в самом замечательном городе на свете, и задавался вопросом, на который не было ответа — вопросом миллионов людей, пострадавших во время Депрессии — почему, почему это с нами случилось, что мы сделали и что могли сделать? Я чувствовал безнадежное отчаяние людей, оказавшихся в тисках неподвластных им сил, отчаяние людей, бессильных перед этим издевательством над их жизнями, и разочарование тех, кто не видел ни спасения, ни надежды, ни лекарства от этого ужаса.

Бродяги разошлись. Я снова зашагал по тротуару, минуя остатки отбросов, обошел двух валявшихся пьяниц и пустился бегом в сторону центра.

Наконец я оказался на Бродвее и увидел перед собой церковь Троицы. Движение на улице было уже не таким лихорадочным, и я понял, что люди, вероятно, разошлись по домам после рабочего дня. Я зашел было в церковь, но не почувствовал в себе душевного отклика на се атмосферу и зашагал по Уолл-стрит, мимо банка Моргана, к себе, в банк на углу Уиллоу и Уолл-стрит.

Ночной сторож узнал меня с трудом. Я прошел мимо него, отмахнувшись от расспросов, надеясь на то, что в банке никто не засиделся над неотложной работой. Я не мог никого видеть, и тем более с кем-то разговаривать, чувствуя себя совершенно измученным.

В святилище своего кабинета я задержался только, чтобы отдышаться, а затем поднялся наверх, к шкафчику со спиртным в кабинете Льюиса.

Я все время тихо плакал, а когда вошел в кабинет и взглянул на свое отражение в зеркале, увидел незнакомого мне постороннего человека. Прищурившись, я прикрыл рукой глаза и в образовавшемся мраке почувствовал присутствие Пола здесь, в той самой комнате, где он умер.

Открыв глаза, я, разумеется, никого не увидел. Снова взглянул в зеркало, но оттуда на меня посмотрело лишь знакомое грязное, со следами слез, лицо. Я осмотрелся, словно желая убедиться в том, что был один.

Стиснув кулаки, я подошел к шкафчику, скрытому за книжными полками, и налил себе полстакана бренди.

Когда в стакане ничего не осталось, я позвонил Алисии.

— Корнелиус, с тобой все в порядке? — быстро спросила она. — Ты задержался, и я позвонила в банк, но мне ответили, что ты не возвращался туда после визита к врачу. Где ты сейчас?

— В банке. Я чувствую себя хорошо, очень хорошо. Прости, что я не позвонил. Мне очень жаль, Алисия, — сказал я и снова беззвучно заплакал. — Мне очень жаль.

— Послать за тобой машину? Картер с Фостером были очень озадачены тем, что ты отправил их домой. Ты уверен, что с тобой все в порядке?

Я смахнул слезы и склонился над телефоном.

— Мне нужно еще кое-что сделать, — проговорил я. — Не жди меня к обеду. И никого ко мне не присылай. Не беспокойся обо мне. Я в порядке. Просто нужно кое-что закончить… Мне очень жаль, Алисия.

— Хорошо, но не перегружай себя работой, приезжай поскорее домой, дорогой, — я услышал в трубке звук поцелуя, — я буду ждать.

Я не мог произнести ни слова. Через несколько секунд после того, как она положила трубку, я положил свою.

Теперь слез у меня уже не было, но мне стало еще хуже, и, хотя я понимал, что должен что-то предпринять, чтобы перестать страдать, однако ничего не мог с собой поделать. Я снова зажмурился и вдруг понял, что стараюсь вызвать образ Пола.

Я налил себе еще немного бренди.