Богатыриада, или В древние времена

– Мамочка моя, зачем ты мною ожеребилась?!

Гнедко от потрясения сначала застыл как вкопанный, затем рванулся к лесу, желая убраться подальше от непонятного ужаса, но уздечка, которой его привязали к ветке, была слишком крепкой. Ветка – тоже.

Старый ворон на суку даже не каркнул: видимо, перехватило дыхание.

Грохот закончился так же внезапно, как и начался. Муромец округлившимися глазами смотрел на окаянное оружие, ставшее тихим и послушным. На его лице застыло выражение, описать которое не смог бы даже самый ученый муж: слишком уж много чувств одновременно испытывал Илья!

Мужичок-Лесовичок с опаской приподнял голову, оглядел ущерб, нанесенный жилищу, и высказал все, что об этом думает. Образно и красочно. К нему присоединился Попович, пообещавший не пожалеть сил и времени и сделать-таки из Ильи образцового дружинника, даже если для этого потребуется… (От перечисления воспитательных мер разрешите воздержаться, скажем лишь, что они были чувствительными, впечатляющими и разнообразными.)

Чуть позже подала голос и Баба-яга, ставшая не только шамкать еще сильнее, но и заикаться. Самым мягким словом в ее красочной фразе было: «Оштолоп!» Затем ведьма, подпрыгнув, наградила Муромца добрым подзатыльником, который он даже не заметил, ушибла руку и зашипела.

– Ладно, нет худа без добра! – с житейской мудростью отреагировала Сивка-Бурка, когда отдышалась и пришла в себя. – Теперь ясно, с чем идти на Соловья.

Три мужика и баба недоуменно посмотрели сначала на нее, потом друг на друга, а затем на окаянное оружие…

– Не соображаете, что ли? – осерчала лошадь. – Уж если из этой хреновины дерево можно покрошить, да с большого расстояния…

– А-а-а! – ликующий крик вырвался сразу из четырех глоток. Протрезвевшие от потрясения люди, ведун и ведьма бросились обнимать друг друга.

В самом деле, сила Соловья известно, где таится. Так нанести этому месту невосполнимый урон из этой самой страшной железяки, и всех дел! С безопасного расстояния, где его свист теряет убойную силу. После чего злодея можно будет спокойно связать и учинить суд, скорый и правый. Поистине: нет худа без добра! Умница, лошадка!

– Дошло, наконец! – с облегчением констатировала кобыла.

– Карррр!!! – придя в себя, высказался старый ворон с ветки.

– Шоглашна, голубшик: шушший бешпредел получилша! – сочувственно закивала Баба-яга. – Но ты уж не вжышши, ведь вше хорошо законшилошь…

– А вот за это точно надо выпить! – решительно заявил Лесовичок. – Тем паче, что мы с перепугу протрезвели! Хижину мне опосля почините, как с Соловьем управитесь.

И потекло хмельное рекою… И зазвенели песни: сначала заздравные, потом степенные и рассудительные, затем тоскливо-щемящие, с переходом на озорные и похабные…

Сивка-Бурка страдальчески морщилась, поднимая очи к небу. Будто предвидела, что добром это не кончится.

* * *

Пробуждение оказалось тяжким, а точнее – мучительным.

Илья со стоном разлепил веки и сосредоточенно размышлять: жив он или умер. Судя по тому, что голова одновременно трещала, ныла и кружилась, смерть к нему еще не пришла… Муромец попытался приподняться, осоловевшими глазами оглядел творившийся повсюду разгром и, ахнув, поспешно зажмурился. От этого усилия в голове словно что-то взорвалось. Илья застонал, чуть не заскулив, как щенок, которому случайно наступили на лапу.

«Господи, да что же это?»

Если бы Муромец хоть раз напился прежде, ему было бы ясно, что «это» – всего-навсего похмелье. Правда, очень сильное. А также было бы ведомо, как такое лечится. Но Илья этого не знал. Потому мысль, что надо бы поискать в запасах Лесовичка немного живительной влаги (ежели сохранилась каким-то чудом!) ему даже не пришла в голову.

Однако какие-то инстинкты сохранились. Кроме того, мучила дикая жажда. Поэтому Муромец, сделав героическое усилие, все-таки заставил себя снова открыть глаза. И не закрывать их, хотя вновь сделалось страшно.

Жилище лесного ведуна, и без того сильно пострадавшее накануне от окаянного «оружия», теперь было разметано по бревнышку. А сами бревна, к пущему изумлению Ильи, оказались аккуратно сложенными друг на друга, что твоя поленница. Нехитрый скарб валялся по сторонам, пустые посудины (в огромном количестве) красовались на обломанных ветках молодых сосенок, торча донышками кверху. Вперемешку с ними были насажены сушеные мухоморы, с помощью которых Лесовичок переносился в будущее. Было красиво и жутко.

Остолбеневший Илья со страдальческим стоном повернул голову и увидел Поповича. В глазах богатыря мелькнул панический ужас. Поспешно вскочив и вытянувшись в струнку, Алеша заорал:

– Виноват, ваше благородие! Исправлюсь!

Вот тут Муромцу стало по-настоящему нехорошо. Страшная мысль, что он сошел с ума, заставила его содрогнуться. Илья стиснул ручищами виски и закачался из стороны в сторону, будто осиновый лист на ветру.

– Каррр…

Хриплый голос ворона вернул ему самообладание. Раз слышит и различает звуки, да еще понимает, кто их издает, значит, с рассудком все в порядке! Богатырь повернулся, посмотрел на птицу и чуть не заорал от потрясения и возмущения.