Богема

– Располагайтесь в моих апартаментах. Других нет. С трудом нашел эту комнату. А вот дары природы, которыми я располагаю. – Он указал на яблоки. – Что касается напитков… могу предложить… абрикосовый сок.

Раскольников, недавно «выпущенный» из Англии, где находился на дипломатической работе, был в ореоле романтической славы. Воодушевленный и целеустремленный революционер, он держался просто и естественно, очаровывал не только умом, но и обаятельной внешностью. С доброжелательным любопытством всматривался в улыбающееся лицо Сергея, который не мог скрыть удовольствия, что «сам» Раскольников заинтересован им и восхищается его стихами. Мне было приятно, что Раскольников и Есенин быстро нашли общий язык. Не было и тени стеснения, какое бывает при первом знакомстве. Через несколько минут все говорили, будто давно знали друг друга. Раскольников попросил Есенина прочесть новые стихи. Сергей не ломался, подобно многим поэтам, любившим, чтобы их упрашивали. Он поднялся с кресла, прошелся по комнате, чуть не задев ломберный столик, улыбнулся, отошел от него и начал читать:

Свищет ветер под крутым забором,Прячется в траву.Знаю я, что пьяницей и воромВек свой доживу.Тонет день за красными холмами,Кличет на межу.Не один я в этом свете шляюсь,Не один брожу.

Размахнулось поле русских пашен,То трава, то снег.Все равно, литвин я иль чувашин,Крест мой как у всех.Верю я, как ликам чудотворным,В мой потайный час.Он придет бродягой подзаборным,Нерушимый Спас.Но, быть может, в синих клочьях дымаТайноводных рекЯ пройду его с улыбкой пьяной мимо,

Не узнав навек.Не блеснет слеза в моих ресницах,Не вспугнет мечту.Только радость синей голубицейКанет в темноту.И опять, как раньше, с дикой злостьюЗапоет тоска…Пусть хоть ветер на моем погостеПляшет трепака.

Федор Федорович слушал внимательно. На его выразительном лице отражалось нескрываемое восхищение. Стихи были прекрасны.

– Рюрик, может быть, и вы что-нибудь прочитаете?

– Давай, давай, не ломайся. – Есенин захлопал в ладоши.

Я начал читать:

Найду ли счастье в этом мире тленномСредь пестроты наречий и одежд?Во мне тоска невинно убиенныхИ неосуществившихся надежд!Во мне живет душа вселенских предков,И пламя их горит в моей крови.Я в этом мире видимая веткаНевидимого дерева любви.

Вот почему при каждом крике болиДуша моя пылает, как в огне,Вот почему нет самой горькой доли,Не отраженной тотчас же во мне.

– Молодец! – Есенин обнял меня.

Раскольников пожал мне руку. Мы начали пить абрикосовый сок. Раздался стук в дверь. В комнату вошел молодой человек, словно сошедший с революционного плаката.

– А… Щетинин! – воскликнул радостно Раскольников. – Заходи, заходи, боец! Знаю, что от абрикосового сока тебя бросит в жар, но ничего другого не нашлось. Знакомься – поэты Сергей Есенин и Рюрик Ивнев. А это мой фронтовой товарищ, неугомонный Санька Щетинин – гроза контрреволюционеров и бандитов, да и сам в душе бандит, – засмеялся Раскольников. – Только бандит в хорошем смысле слова.

– Ну, Федя, ты скажешь, – добродушно улыбнулся пришедший, и мягкая улыбка на суровом лице показалась ласточкой, опустившейся на острую скалу.

Щетинин подошел к столу, взял бутылку с остатками абрикосового сока и вылил в полосатую чашку. Затем медленно опустил руку в карман шаровар, извлек бутыль водки и произнес:

– Вот это дело! Это по-нашему, по-деревенски, широко и вольготно. В городе все шиворот-навыворот. Придумали дамские пальчики, соки-моки…