В конце 60-х — начале 70-х Невский был нашей гостиной — там можно было встретить всех друзей. Я помню, как очень хотел купить книгу поэта Тао Юань Мина. Вдруг я её обнаружил в Доме книги, стоила она 37 копеек. К своему счастью я обнаружил в кармане ровно 37 копеек и совершил долгожданную покупку. На Невском я встретил поэта Евгения Вензеля и похвастался ему, как мне повезло. Он сказал: «Подумаешь! Точно такую же историю про ровно 37 копеек рассказало мне сегодня уже 3 человека! Невский — это большая деревня!». Я почувствовал себя посрамлённым. Нынешний Невский давно перестал быть для меня гостиной — идёшь и никого не встречаешь, потому что все мои знакомые и друзья той поры или умерли или уехали в другие страны…
С Невским связано всё моё детство, так как мои родители были научными сотрудниками Этнографического музея и имели ведомственное жильё во дворе между Невским и Малой Садовой. Там был замечательный проходной двор, а замечателен он был тем, что в начале 70-х туда по вечерам со всего Невского свозили тележки от проданного за день мороженного. Внутри этих тележек мы находили огромные брикеты сухого льда. Мы разбивали с друзьями этот лёд, клали его кусочки себе в рот, в рот засовывали себе найденные во дворе окурки, и делали вид, что курим. Изо рта от льда шёл белый пар. Мы с гордым видом прогуливались, «куря», по Невскому. Мы — это стайка мальчишек лет 7–9… Потом наши родители лишились ведомственного жилья, и всех нас раскидало кого куда.
Где-то в середине 90-х я гулял по Невскому возле бывшего кинотеатра «Октябрь». Вдруг из тьмы выплыли двое подозрительных субъектов и предложили мне добровольно подарить им мои часы. Мне не хотелось им отдавать свои любимые часики, и я сказал им, что буду биться за них не на жизнь, а на смерть. Тут меня заметил один знакомый и с приветственными возгласами направился в мою сторону. Хулиганы тут же исчезли.
На следующий день Давид Голощёкин пригласил меня на джазовый концерт, и потребовал непременно быть в костюме и галстуке. Проклиная всё на свете, я облачился в костюм, надел замечательный галстук, это был редчайший дорогой галстук, который стоил как подержанный Мерседес. Волосы я зализал назад и завязал в хвостик. Когда я увидел себя в зеркале, то подумал, что выгляжу точь-в-точь как крутой бандит среднего ранжира. На углу Невского и Литейного меня вдруг остановили менты из милицейской машины. Они меня прижали к машине и стали шустро обыскивать. В этот момент я увидел, что на меня с ужасом взирают мои вчерашние несостоявшиеся похитители часов. По выражению их лиц было видно, что они увидели доказательство того, что я какой-то криминальный авторитет и что они вчера избежали большой неприятности.
Милиционеры меня вскоре отпустили и извинились, они меня приняли за кого-то из разыскиваемых бандитов. Кстати, в джаз-клубе в тот вечер в костюме и галстуке было лишь двое — я и Голощёкин…
В начале 80-х я часто выходила в голосовой многоканальный чат. Однажды я там познакомилась с молодым человеком, которого звали Роберт Алексон. Он назначил мне свидание на Невском. Это было моё первое в жизни свидание с молодым человеком на Невском. Когда мы встретились, на проспекте происходило нечто необычное: огромный тягач вёз гигантскую стелу, которая была установлена вскоре на площади Восстания. Роберт сказал мне, что управляет тягачом его родной дядя. С Алексоном у нас ничего не вышло, но зато воспоминание об огромном фаллическом символе в горизонтальном состоянии долго преследовало меня.
В Россию приехал один японский филолог и попросил меня показать ему город. Я в первую очередь повела его на Невский проспект. Но наше путешествие недолго длилось. Мы успели пройти лишь от Адмиралтейства до подземного перехода у Садовой улицы. Мой японец увидел людей, продающих котят и щенят, и больше уже никуда не пошёл. Он несколько часов сюсюкался с новорожденными животными, потом купил одну беспородную собачонку. После этого город и его достопримечательности перестал его интересовать вообще. Все оставшиеся дни своего недельного пребывания в Петербурге он провёл, возясь с щенком и оформляя чудовищно сложные документы на его перевоз в Японию. Японец объяснил свое поведение тем, что у него на родине животных очень мало и стоят они очень дорого.