У меня как-то по-особенному устроен носовой аппарат. При хрупком телесложении я ужасно, громоподобно чихаю. Глядя на меня, никто и подумать то не может, что я способна производить такие звуковые волны. Однажды я чихнула в электричке, в которой ехал полк солдат. Солдаты вскочили как по тревоге и вскричали с уважением: «О, какая здоровенькая!». Однажды я шла по Старо-Невскому проспекту, передо мной куда-то двигалась пожилая дама, утяжелённая двумя полиэтиленовыми пакетами с провизией. Неожиданно мне в носовой проход попала тополиная пушинка, и начал срабатывать мой могучий рефлекс по носоочищению. Я чувствовала, что сейчас из меня вырвется особенно выдающийся чих. Процесс остановить было невозможно. Так оно и произошло. Когда я чихнула, бедная женщина подпрыгнула, как-бы ужаленная в спину и стукнутая по голове, руки её рефлекторно разжались, она выронила одновременно две авоськи, в одной из них была бутылка с кетчупом, она разбилась, один из мешков порвался… И вообще она обернулась и сказала мне: «Ненормальная! Сумасшедшая!» и т. д. От греха подальше я убежала в лабиринт Советских улиц, пока дама собирала рассыпанные продукты. Хотя я ни в чём не виновата.
В молодости недоброжелатели распускали обо мне слухи, что я, якобы, расхаживаю по Невскому босиком, но ничего общего с реальностью, естественно, эти слухи не имели. О Невском проспекте хотел написать повесть покойный Тимур Новиков. Точнее, он предлагал написать эту повесть мне и, когда мы прогуливались с ним по Невскому, он подкидывал мне всякие идеи: почти как Пушкин — Гоголю. Сюжет этой повести сводился примерно к следующему. На Московский вокзал прибывает целая толпа молодых провинциалов, которые никогда до этого в Петербурге не были. И вот идут они по направлению к Адмиралтейству, и по мере продвижения вперед их группа лишается то одного, то нескольких человек. У кинотеатра «Художественный», к примеру, один юноша засмотрелся на яркие афиши и заслушался грохочущей из динамиков музыки, да так и остался стоять столбом, а остальные не заметили и прошли дальше. У Катькиного садика пожилой благообразный человек с вкрадчивыми манерами заманивает еще парочку обещаниями развлечений и, естественно, «бабок». На канале Грибоедова к ним пристает отмороженный наркоман и предлагает курнуть травы, а то и попробовать кое-чего покрепче… И так постепенно по мере приближения к Адмиралтейству их становится все меньше и меньше, так что до конца Невского доходит только один юноша, самый стойкий. Но и там, в Александровском саду, как только он садится на скамеечку отдохнуть, к нему подходят курсанты и шепотом говорят, что знают отличный способ заработать, совершенно безопасный и ничего общего с криминалом не имеющий — при этом они указывают ему на фланирующего неподалеку старого пидараса («бабушку») с характерной внешностью и крашеной шевелюрой, стреляющего глазками то вправо, то влево… Таков был замысел Тимура. Что касается меня, то я бы, пожалуй, сменила в подобной повести день на характерную петербургскую белую ночь, и направила приезжих от Московского вокзала к Лавре, «по дороге к храму», так сказать.
Я не из тех, кто нежно любит Невский проспект…
Для меня он — испытание. Невский проспект меня ранит всем — своей прямолинейностью, своим многоголовым безумием, своей шумной ярморочностью и пустым безразличием сплевывающим шелуху семечек чужих губ. Это всегда очень нервно и довольно агрессивно. На Невском я никогда не бываю спокойна, но иногда это внутреннее беспокойство плодотворно. Это место моих кризисных ситуаций, из которых показан выход — это такое площадное, но коридорно — длинное место с тысячей коммунальных казней и помилований.
На Невском как-то в потной толпе пассажиров сквозь заледеневшее окошко троллейбуса я увидела — продышала сНЕЖНОГО минотавра, игравшего под снегом «sole mio» на трубе… МНЕ! На Невском в самом конце — у Лавры в момент тяжелых суицидальных размышлений мне как-то был явлен маленький строгий ангел и большой счастливый урод, которые в секунду абсолютно доказали, что все это глупости, а худшее из зол — это пустота отчаяния. На Невском я часто обгоняю время, когда дома и люди проносятся мимо меня пыльными тенями — тканями театральных декораций…тогда я думаю стихами и прихожу в назначенное место раньше чем вышла из дома… Невский проспект — он вообще совершенно сумасшедший и поэтому я его все-таки немножко люблю и жалею, особенно правую сторону, но все же он такой идиот! Уфф!