Боги и влюбленные

Из-за вершины горы Гаризим выглядывало укутанное туманной дымкой утреннее солнце. Недалеко от южной части Кесарии мы пересекли чистый журчащий ручеек. Солнце поднималось слева, указывая прямо на юг, на прибрежные регионы и равнину Шарона. Хорошая земля для походов, заметил трибун, когда мы проезжали городок Аполлонию, подошли к городу Иоппа, а затем повернули на восток и поскакали по дороге к Иерусалиму.

В моей сумке лежало письмо Неемии к важному еврею Никодиму, но Марк Либер не мог обещать, что у меня будет время на его поиски.

— Это неважно, — сказал я. — Это может подождать.

Вскоре мы оказались на возвышенности. Никогда прежде я не видел холмов, круто вздымающихся по одну сторону дороги, а по другую резко падающих в каменную долину. Солнце поднялось высоко над холмами, заливая желто-красным светом стены города, внезапно появившегося перед нами после того, как мы миновали перевал над широкой изгибающейся долиной вокруг западных стен.

Иерусалим! Обнесенный стеной, город вырастал из глубоких долин, словно большая крепость, и солнце окрашивало алым крыши его домов.

Подняв руку, Марк Либер сказал:

— Мы проведем ночь в лагере преторианцев. Он называется башней Антония. Видишь? Башня на вершине, слева от нас. Справа — еврейский храм; мы сможем следить за всем, что там происходит! С башни виден его двор. Каждый день что-нибудь новое!

Указав направо, он продолжил:

— Отсюда не видно, но на юге города находится Силоамский бассейн. Утром мы его проверим, а потом отправимся в Вифлеем; он тоже на юге, но не очень далеко. Когда мы войдем в Иерусалим через ворота Иоппы, справа будет дворец царя Ирода. Он такой роскошный, что обзавидовался бы сам Цезарь. Пилат иногда в нем останавливается.

Солнце клонилось к закату, и на дороге к воротам Иоппы было мало людей; еще меньше их было на улице рядом с белыми стенами царского дворца, в тени которых мы ехали к крепости. Улицы были сумрачно-темны, но лагерь преторианцев все еще купался в золотистом свете солнечных лучей. Освещенные крыши соседнего храма сверкали настоящим золотом.

Мы медленно проехали по долине, и разбросанные по ней грубые дома напомнили мне дома римских бедняков; тусклые, темные глиняные стены резко контрастировали со сверкающим камнем царского дома и золотыми крышами храма на холме.

Потом мы повернули на север, постепенно приближаясь к башне Антония. Этот район города оказался деловым: вдоль улицы, по которой мы ехали, выстроились прилавки и магазины купцов, закрытые из-за позднего часа. По пути нам встретилось несколько прохожих. Это были бородатые евреи в длинных полосатых одеждах, отворачивавшиеся от нас. Один человек плюнул, но никто из солдат не обратил внимания на это оскорбление. Последний поворот, и мы прошли сквозь ворота в лагерь. Солдаты с облегчением вздохнули, когда трибун отпустил их отдыхать.

Комната, где мы оказались с Марком Либером, была высоко в башне, выходя окнами на юг. Из окна я увидел именно то, что он и обещал — открытый двор огромного храма, где весь день напролет шумными группами сбивались жители Иерусалима. Горевшие лампы освещали широкую каменную площадь, но храмовая территория была сложной системой одних дворов внутри других, окружавших здание с золотой крышей, которое я видел на протяжении всей своей поездки по городу. Положив руку мне на плечо, Марк Либер смотрел на храм.

— Странное место для поклонения, — сказал я, хмурясь. — Никаких статуй. Евреи их запрещают. Как человек может поклоняться богу, если не знает, как он выглядит?

— Евреи верят, что их бог выглядит как человек и создал человека по своему образу.

— Но как он выглядит? Как ты? Как Абенадар? Как Цезарь? Сколько людей, столько и лиц.

Развернув меня и подняв большим пальцем мой подбородок, Марк Либер улыбнулся:

— Как бы он ни выглядел, вряд ли он лучше тебя.

— Когда ты начинаешь так льстить, я догадываюсь, что у тебя на уме.

— А что у тебя?

Моим ответом был поцелуй.

С рассветом внизу возник шум голосов. Храм, который всю ночь пустовал, постепенно заполнялся людьми. Большой внешний двор от стены до стены оказался забит людьми в полосатых одеждах — они бродили, собирались в группы и разговаривали, хотя казалось, что никто из них не слушал друг друга. Весь этот шум влетал в комнату с холодным утренним ветром. К тому времени я уже проснулся и был готов, а Марк Либер спокойно спал, лежа на боку.

Некоторое время я стоял, глядя на шумное сборище и размышляя, нет ли там Никодима. Я никогда не видел такой суматохи в месте поклонения; римские храмы, за исключением праздничных дней, были тихими, спокойными, наполненными уважением к богам.

Внезапно до меня донесся голос Марка Либера, и я вздрогнул.

— Это вид снова привлек внимание Ликиска?

Обернувшись и улыбнувшись, я радостно взглянул на своего солдата, лежащего поверх покрывала, подложив руки под голову.

— Шумная толпа, — сказал я, кивнув на окно. Перебравшись через постель и усевшись рядом, я продолжил:

— Сейчас очень рано. Ты должен отдохнуть.

Засмеявшись, он притянул меня к себе.

— У меня на уме кое-что получше.