Боги крошечных миров (СИ)

Аластар успокаивающе коснулся её руки, и ложка выпала из пальцев Орланы. Маленькая серебряная ложка — и солнечный зайчик запрыгал по высокому потолку.

— Почему вы мне это рассказываете?

Орлана знала, что её голос задрожит.

— Я хочу, чтобы вы знали, что я вас люблю. И всегда любила. Я больше не могу быть каменной.

Вместо ответа он притянул её к себе и поцеловал в висок. Орлана долго не могла решиться открыть глаза. Хотелось ещё что-то объяснять или брать свои слова обратно, но она молчала. Потом чуть отстранила его руки.

— Это глупо, что все считают меня каменной. Вчера вечером я говорила с Эйрин. Знаете, что страшно? Два года назад я должна была видеть, что с ней происходит, а я не удосужилась даже обратить внимание, а тревогу забила, только когда она ушла в храм.

— Вы берёте на себя слишком много вины. Считаете промахи, а победы упускаете. Никто не может прожить идеальную жизнь, моя императрица. Да и Эйрин уже не маленькая девочка, чтобы вы следили за каждым её шагом.

Орлана нетерпеливо тряхнула головой.

— Нет, не за каждым. Но я должна была заметить, что она убила своего нерождённого ребёнка. Я ни в чём не могу обвинить её. В конце концов, я с ней даже видеться не хотела в те дни, я с ней не могла заговорить. Я слишком злилась из-за переворота. А теперь мне страшно думать, что испытывала она, думая, что за такое я её вообще убью.

Аластар молча смотрел на неё, не оправдывая и не осуждая. Должно быть, он слишком хорошо её знал, чтобы пытаться переубедить. Орлана обхватила голову руками, зарываясь пальцами в распущенные волосы.

— Понимаете, в тот момент у неё не было никого, и меня тоже — не было. Эйрин уходила в другой город, чтобы найти целителя, который согласится такое сотворить. Она сама могла умереть. Во всём этом я обвиняю только себя.

Всю ночь она пролежала рядом с Эйрин, хотя та уже давно спала. Растрепались длинные волосы, и слёзы подсохли на лице. Орлана не убирала руку с её плеча: боялась разбудить неосторожным движением. В незашторенные окна светил тонкий месяц.

Орлана давным-давно простила Эйрин, но понятия не имела, сможет ли Эйрин простить её.

Она снова закрывала глаза и думала, что есть такой рубеж, перейдя который уже бессмысленно донимать Вселенский Разум своими глупыми молитвами. Ллар говорил правду: наступал такой момент, когда больше нельзя уповать на чёрного полубога, и приходится всё делать самой.

Всё, до самой последней мелочи. Страшно было только от того, что она могла бы не понять такую простую вещь никогда, если бы не Ллар с советниками, не Мелаэр и не Эйрин. Когда всё посыпалось из рук, Орлана, наконец, поняла.

В полусне Эйрин потянулась к ней и обхватила за талию, уткнулась в грудь. Задышала тепло.

— Прости меня, — сказала ей Орлана.

Когда в Альмарейне потеплело, отпраздновали свадьбу Мари и Ранала.

— Удивительно, — поведала Орлана Аластару, выйдя на стеклянную террасу, чтобы чуть передохнуть от шумного веселья. — Нет, я знала, что Мари время от времени пропадала из замка, но неужели она всё время бегала в Маар?

— По всей видимости, да.

— Удивительно, — повторила она. — Но, кажется, она счастлива.

Мари странно резко перестала быть той девчонкой в мужской военной форме и серебристыми искорками в волосах. Виной ли всему нежно-розовое платье, или весна, Орлана не знала, что предположить. Она спиной прижалась к высоким стеклянным перилам веранды. Из вечернего сада доносился ветер, пропитанный ароматом лилий.

— Представляете, вчера в качестве светской беседы предложила Раналу сыграть в шахматы. Он так напрягся, побледнел, потом говорит: может, лучше в карты перекинемся. Вы представляете? — она рассмеялась. — Демократы.

Она не рассказала Аластару только одного — как глубоким вечером, прихватив с собой только один шар белого пламени, спустилась в склеп. Орлана посчитала дверные проёмы, закрытые каменными плитами. Первый — здесь был похоронен её брат, убитый Орденом. Второй — отец. Третий — дед, которого она никогда не знала. В четвёртом полагалось быть Руане.

Орлана прижала обе ладони к старому камню, пачкаясь чёрной храмовой пылью. Плита дрогнула, но не поддалась, и Орлана привалилась к ней грудью. Тогда заклинание подействовало, и камень, нехотя, осыпаясь крошевом на пол, двинулся в сторону. Шар белого пламени Орлана впустила в комнату-усыпальницу впереди себя.

Вздохнула и вошла. Здесь спёртый воздух пах забвением и сыростью. Она не сразу смогла дышать. Перед глазами висело пыльное марево. А когда смогла, Орлана рассмотрела в бледном свете тело своей бабки. В смерти Руана была едва ли старше Орланы сейчас — и бледное лицо ещё не успели избороздить морщины.

Она была даже красивой, и завитки тёмных волос падали на лоб, и строгое платье, застёгнутое под горлом, было украшено драгоценными пуговицами. Вот только два неровных шрама на правой щеке уродовали её лицо, безмятежное в смерти.