Боги крошечных миров

Её дыхание на мгновение перехватило от ярости. Показалось: ещё секунда, и Орлана всё-таки сорвётся, повысит голос. Из неё вырвется, наконец, тщательно спрятанное отчаяние. Но этого не случилось — как будто приказав себе успокоиться, она ответила прежним тоном.

— Вы должны учесть, что я делаю вам большое одолжение, позволяя уйти самому. Впрочем, если вы так хотите, я могу выгнать вас с позором.

Взглядом она измерила расстояние между ними — три шага. Нахмурилась: посчитала, наверное, что так слишком близко.

— Конечно, вы можете всё, что угодно, — усмехнулся Аластар, хотя смешно ему вовсе не было. Очень редко ему доводилось видеть Орлану в подобном состоянии, но каждый такой раз заканчивался отвратительно для того, кто встал у неё на пути. — Но я до сих пор не понимаю, что именно сделал неправильно?

Она вздохнула — снова раздувая ноздри в молчаливом бешенстве.

— Раз вы так настаиваете, то придётся пояснять. Хорошо же. Завтра я созову Совет. По крайней мере, его остатки. В военное время решения можно принимать и в таком составе. Приходите, и мы всё обсудим. Учтите только, что после этого я вряд ли позволю вам уйти тихо и мирно. Так что до завтра, лорд. Надеюсь, у вас хватит ума сбежать из замка этой ночью.

— До завтра, моя императрица, — произнёс Аластар, церемонно склоняя голову.

Он удалился из её кабинета и чуть позже узнал, что Орлана ушла оттуда через минуту. Она вернулась в спальню и, раздевшись, вынув шпильки из идеально зачёсанных волос, снова легла под одеяло.

Значит, всё это приведение себя в порядок было для него. Для него она хотела казаться сильной и неприступной. Отгораживалась. Желала показать, что говорить будет только как императрица с начальником тайной полиции, ни в коем случае не как с супругом.

Что же, интересно, о чём она собиралась говорить на совете.

Альмарейн потонул в тумане целиком, даже высокие шпили в квартале хаоса не проглядывались сквозь бледно-серое марево. Шар белого пламени, повисший у плеча Аластара, давал рассмотреть только пятачок под ногами, диаметром в шаг, не больше. Но даже на этом пятачке белые камни, которыми была выложена площадь, расплывались, как будто они находились под водой.

На камни он и смотрел, привалившись к высокому бортику давно замолчавшего фонтана. Скульптуры зверей и птиц с каменных постаментов таращились из тумана Аластару в спину.

— Тут одно из двух, — произнёс Орден, забрасывая ногу на бортик, чтобы обхватить её за колено. — Или Орлана совершенно умом двинулась от всего этого, либо её всё-таки сожрала Руана.

Ветер перекатывал по площади сухие листья, и от этого казалось, что вокруг них ходит кто-то бестелесный. Ходит, сужая круги. Глядя туда, где сквозь туман едва-едва проступали контуры замка, Аластар ответил:

— Нет, она была в здравом уме. И очень похожа на саму себя. Просто она была в бешенстве. Я не знаю, что предположить. Возможно ли, что это какая-то магия?

Орден с показным безразличием дёрнул плечом. В холодной ночи он даже не удосужился накинуть что-то поверх алой рубашки Амира.

— Возможно. Откуда я знаю? Я к ней даже приблизиться не успел. И уж точно в замок больше не сунусь. Многовато чести.

Орлана приказала выкинуть Ордена из замка, даже не взглянув на него. Тот не слишком-то сопротивлялся — что вообще может сделать замковому гарнизону мальчишка-маг, которого даже в академию не приняли?

— Вот так, — вздохнул он преувеличенно горестно. — За всё добро, которое я ей сделал. Благодарность, понимаете ли. И что ещё она натворила?

Аластар покачал головой.

— Не так уж много. Выгнала целителя, помощь которого, кстати говоря, ей бы совсем не помешала.

— Странные дела, — произнёс Орден и надолго замолчал.

Аластар сузил глаза, всматриваясь в туман, как будто очертания замка могли бы рассказать, чем занята сейчас Орлана. Он знал её уже очень давно и уже давно не питал никаких иллюзий. Он видел её разную: испуганную, чуть живую, бьющуюся в истерике.

Когда только умер отец Орланы, и ей пришлось взять на себя весь груз имперских проблем, её сложно было назвать хорошей правительницей. Её вообще сложно было называть правительницей — горе и паника стёрли в ней всё остальное. У Аластара она вызывала разве что жалость. Он понимал, что глупо сердиться на женщину, да ещё такую молодую.

Он её защищал, как мог, и подавал руку, когда следовало, но ограждать от всего мира, конечно, не получалось.

И его весьма удивило, когда Орлана показала, наконец, характер. Она злилась, как только натыкалась на презрительную усмешку какого-нибудь из наместников. Она кусала в кровь губы, когда слышала, как советники заглаза называют её ребёнком. Она запиралась в кабинете и плакала. Она запиралась и ночами пила вино, сидя на подоконнике. Аластар отнимал у неё бокал и, тоже однажды не выдержав, разбил его об пол в мелкие дребезги.